Читаем «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. полностью

Четыре–пять–шесть,

Четыре–пять–шесть, пять–четыре–пять–шесть,

Семь–восемь–девять…

(Замолкает.)

Амал. Ну, а дальше?

Писатель. Дев ять — восемь — семь.

(Замолкает.)

Бимал. Ну, давай дальше!

Писатель. Все.

Камал. Все?

Писатель. Да.


Пауза. Все трое хохочут.


Амал. Лихо!

Бимал. Браво! Поразительная зрелость таланта!

Писатель. Так вы поняли?

Камал. Мы бы, конечно, поняли, если бы ты с самого начала объяснил, что это арифметика. А если это стихи, так где уж нам понять.


Хохочут.


Писатель. Пьесу я хочу написать.

Амал. Пьесу? Почему ты вдруг решил в драматургию кинуться?

Писатель. Не вдруг. Я уже давно об этом думаю.

Бимал. А что, хорошая идея. Можно поставить на выпускном вечере. Поговори с Бишну.

Камал. Бишну твой — зануда. Ты знаешь Чаудари с четвертого курса? Он тоже пьесу написал. Вполне приличную. Так Бишну не понравилась. Нет, видите ли, драматургического развития сюжета.

Амал. А ты какую пьесу хочешь написать? Социальную?

Писатель. А что такое социальная пьеса?

Бимал. Ты что, не знаешь, что такое социальная пьеса? А еще в драматурги лезешь.

Камал. Социальная пьеса — это, ну как тебе сказать, пьеса о современности, понимаешь, пьеса о нашей эпохе. Ясно?

Писатель. Я хочу написать про нас.

Ахал. А сюжет какой?

Писатель. Сюжета не будет.

Бимал. Ну ладно, а тема какая?

Писатель. Тема? Я же сказал тебе — про нас.

Камал. Про кого — про нас?

Писатель. Ну, про тебя, Индраджита, меня…

Амал. Чего, чего? Ты ошалел, парень. Вот это драматург!

Бимал. Мы не годимся для драмы.

Камал. Между прочим, парень, в этой драме будет ни одной женской роли!


Хохочут.


Амал. Ты из себя не строй деточку, Камал. А как насчет этой героини, что около тебя живет?

Бимал. Правда, ребята, я забыл. Как у тебя с ней дела, Камал?

Камал. Да бросьте вы. Это все платоника. Пускай лучше Амал расскажет, что было на пляже в Пури прошлым летом.

Бимал. А что было, Амал? Что ж ты молчал?

Амал. Да не было ничего.

Камал. Ну давай, давай, Амал. Какие секреты между друзьями?


Они отходят в сторону и начинают шептаться. По сцене проходит Манаси. Все трое разглядывают девушку, перешептываются, пересмеиваются. Манаси пересекает сцену в обратном направлении — теперь она загримирована под другую девушку. Трое шепчутся, пересмеиваются. Их смех становится все грубей. Снова появляется Манаси — она опять другая девушка, и теперь с ней Индраджит. Трое замолкают. Их разбирает любопытство, и они не скрывают этого. Манаси и Индраджит, разговаривая, медленно проходят по сцене.


Амал. Вот дает! Видели?

Бимал. То–то он так переменился в последнее время.

Камал. И заметь, никому ни слова. Эй, поэт, видел?

Писатель. Ага.

Амал. И что ты об этом думаешь?

Писатель. Я думаю, что появилась женская роль для пьесы.

Бимал. Пускай тогда у тебя Индра будет главным героем, а мы просто так.

Камал. А что за девица?

Амал. Откуда я знаю? Индра ведь никогда ничего не рассказывает.

Бимал. Тихоня.

Камал. Они все такие — тихони, У него это не от тихости, а оттого, что нами пренебрегает. Очень много о себе понимает. Я эту породу знаю.

Амал. Поэт, а ты ее знаешь?

Писатель. Кого?

Бимал. Что с тобой, поэт? Вдохновение напало? Героиню твоей пьесы, кого же еще!

Писатель. Ее зовут Манаси.

Камал. Конец света, ребята. Значит, и поэт с ней знаком. Тебя Индра познакомил?

Писатель. Нет.

Амал. Кончай врать, поэт.

Писатель. Поверьте мне, я ее никогда раньше не видел.

Бимал. Ну ладно, ладно. Тогда расскажи, что Индра тебе о ней говорил.

Писатель. Индра мне ничего о ней не говорил.

Камал. Ясненько. Ты ее первый раз видишь. Индра тебе ничего не говорил, а зовут ее Манаси, так?

Писатель. Я не знаю, как ее зовут. Я просто подумал: может быть — Манаси, и сказал.

Амал. Правду говорят, что все поэты чокнутые.

Писатель. Помогите лучше мне придумать название для пьесы.

Бимал. Пьесы–то еще нет, а уже тебе название понадобилось!

Камал. Зачем ты нас спрашиваешь? Ты ж сам здоров имена придумывать!

Писатель. Я думаю назвать ее «Амал, Бимал, Камал, Индраджит и Манаси».

Амал. Ничего себе! Да у тебя это на обложке не уместится. ,

Бимал. И зачем нас называть? Мы же не герои!

Камал. Точно. Назови просто «Индраджит и Манаси». И пошли, ребята.

Амал. Куда?

Бимал. Вот если б кто–нибудь меня чайком напоил…

Камал. Пошли, так и быть. Я угощаю.


Амал, Бимал, Камал уходят.


Писатель. Индраджит и Манаси. Индраджит и Манаси.


Писатель обращается к залу и начинает монолог перед публикой.


Вам всем должно быть хорошо известно, как много пьес было написано про Индраджита и Манаси в разных странах, в разные эпохи. Мифологические пьесы, исторические пьесы, бытовые пьесы, комедии, трагедии. Индраджит и Манаси появляются в них под разными именами, в разных одеждах. В пьесах говорится об их счастье и страданиях, об их встречах и разлуках, о ревности и непонимании, о психологии и физиологии. Любовь Индраджита и Манаси — неумирающая тема драматургии… Индраджит!


Входит Индраджит.


Индраджит. Что случилось? Ты что орешь?


Ответ Индраджита звучит диссонансом после монолога писателя. Появление Индраджита после риторического призыва нелепо. Писатель пытается вернуться к приподнятому тону.


Писатель. Ответь мне, Индраджит…

Перейти на страницу:

Все книги серии Восточный альманах

Похожие книги

Большая книга мудрости Востока
Большая книга мудрости Востока

Перед вами «Большая книга мудрости Востока», в которой собраны труды величайших мыслителей.«Книга о пути жизни» Лао-цзы занимает одно из первых мест в мире по числу иностранных переводов. Главные принципы Лао-цзы кажутся парадоксальными, но, вчитавшись, начинаешь понимать, что есть другие способы достижения цели: что можно стать собой, отказавшись от своего частного «я», что можно получить власть, даже не желая ее.«Искусство войны» Сунь-цзы – трактат, посвященный военной политике. Это произведение учит стратегии, тактике, искусству ведения переговоров, самоорганизованности, умению концентрироваться на определенной задаче и успешно ее решать. Идеи Сунь-цзы широко применяются в практике современного менеджмента в Китае, Корее и Японии.Конфуций – великий учитель, который жил две с половиной тысячи лет назад, но его мудрость, записанная его многочисленными учениками, остается истинной и по сей день. Конфуций – политик знал, как сделать общество процветающим, а Конфуций – воспитатель учил тому, как стать хозяином своей судьбы.«Сумерки Дао: культура Китая на пороге Нового времени». В этой книге известный китаевед В.В. Малявин предлагает оригинальный взгляд не только на традиционную культуру Китая, но и на китайскую историю. На примере анализа различных видов искусства в книге выявляется общая основа художественного канона, прослеживается, как соотносятся в китайской традиции культура, природа и человек.

Владимир Вячеславович Малявин , Конфуций , Лао-цзы , Сунь-цзы

Средневековая классическая проза / Прочее / Классическая литература
Рассказы о необычайном
Рассказы о необычайном

Вот уже три столетия в любой китайской книжной лавке можно найти сборник рассказов Пу Сун-лина, в котором читателя ожидают удивительные истории: о лисах-оборотнях, о чародеях и призраках, о странных животных, проклятых зеркалах, говорящих птицах, оживающих картинах и о многом, многом другом. На самом деле книги Пу Сун-лина давно перешагнули границы Китая, и теперь их читают по всему миру на всех основных языках. Автор их был ученым конфуцианского воспитания, и, строго говоря, ему вовсе не подобало писать рассказы, содержащие всевозможные чудеса и эротические мотивы. Однако Пу Сун-лин прославился именно такими книгами, став самым известным китайским писателем своего времени. Почвой для его творчества послужили народные притчи, но с течением времени авторские истории сами превратились в фольклор и передавались из уст в уста простыми сказителями.В настоящем издании публикуются разнообразные рассказы Пу Сун-лина в замечательных переводах филолога-китаиста Василия Михайловича Алексеева, с подробными примечаниями.

Пу Сунлин , Пу Сун-лин , Раби Нахман

Средневековая классическая проза / Прочее / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика