«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Манаси (тихо). Тогда… может быть, подождем, пока ты не узнаешь? Поезжай в Бхопал, подумай.

Индраджит. Теперь кто сердится?

Манаси. Я не сержусь, Индра. Просто я знаю, о чем говорю. Жизнь — это жизнь, а не игра в бирюльки.

Гаснет свет. Манаси исчезает в темноте. Когда сцена освещается снова, Индраджит стоит рядом с писателем.

Индраджит. Игра кончилась, детство миновало. Жизнь — это жизнь. Мы размышляли, мы прикидывали, мы и по сей день размышляем и прикидываем. Мы боимся превратить жизнь в игру. Шутка, что ли? Жизнь — такая бесценная вещь. Ты газеты читаешь?

Писатель. Иногда.

Индраджит. Я читал, что все эти атомные штучки управляются кнопками и что есть система блокировки — знаешь, как на железной дороге, — так что никто не может случайно начать атомную войну, если даже нажмет не ту кнопку по ошибке. Ты только подумай: атомная бомба, или водородная бомба, или еще какая–то бомба могла бы уничтожить весь мир — из–за дурацкой ошибки. Можешь себе представить?

Писатель. Ты к чему все это клонишь?

Индраджит. А ни к чему. К тому, что жизнь — очень ценная штука. Поэтому с ней нельзя шутить. К ней надо относиться серьезно. Над ней надо размышлять.

Писатель. Значит, ты готов жениться. А Манаси решилась?

Индраджит. Не совсем так. Нельзя же все время говорить и думать об атомных бомбах. Вот посмотришь на звездное небо, вспомнишь все, что ты читал по астрономии, и начинаешь задумываться над местом нашей планеты в солнечной системе, на планете живет микроб под названием человек — а у него какое значение? Но и об этом нельзя думать все время. А то можно нечаянно повеситься.

Писатель. Но ты же все равно об этом думаешь?

Индраджит. Иногда. А иногда я воспринимаю свою жизнь как что–то очень значительное, забываю, как она ничтожна в сравнении с вечностью, забываю, что мое существование еще менее осмысленно, чем существование невидимой пылинки во вселенной. Мне тогда начинает казаться, что важнее всего во вселенной именно моя жизнь.

Писатель. Может быть, природа дала нам умение забывать, как оружие для борьбы со смертью.

Индраджит. Оружие оказалось не из могучих. Плоды познания. Небо, усыпанное звездами. Смешение всего. Ты, я, Манаси, Амал, Бимал, Камал…

Голос Индраджита заглушает музыка. Гаснет свет. Когда музыка стихает, слышен голос Индраджита в темноте.

Самое глупое, что может сделать человек, самое нелепое, на что он способен, — это его попытка вырваться из неизменного ритма смерти.

Прожектор высвечивает фигуру Манаси.

Манаси. Пусть я микроб, но я ищу. И мне не стыдно искать. Дерзкое утверждение жизни — залог бессмертия мгновенной вспышки.

Гаснет свет. Когда он зажигается снова, на сцене один писатель.

Писатель. Дерзкое утверждение жизни. Чьей жизни? Индраджита, Манаси, моей, еще чьей? Амала, Бимала, Камала?

Входит Амал.

Амал. Здорово, поэт. Как жизнь?

Писатель. Спасибо, в порядке.

Амал. Все пишешь?

Писатель. Бывает.

Амал. Закончил свою пьесу?

Писатель. Нет. А ты как живешь?

Амал. Паршиво.

Писатель. Что так?

Амал. Испортил себе всю карьеру, когда связался с этой вонючей фирмой. Ты только представь себе. Шесть лет занимаю должность старшего помощника, а когда освобождается место помощника директора, так берут человека со стороны!

Писатель. Скажите пожалуйста!

Амал. Ну, не свиньи? Впрочем, я сам виноват. Предлагали мне перейти на другую работу, а я не пошел. Решил дождаться повышения здесь. Вот теперь и сижу, как дурак. Не жизнь, а свинство.

Писатель. А как дома?

Амал. Не спрашивай. Шесть лет я торчу в этой фирме и все еще старший помощник. Жена считает, что я неудачник. Ну ладно, я побежал.

Амал уходит, приходит Бимал.

Бимал. Привет поэту, как живешь?

Писатель. Спасибо, все в порядке.

Бимал. Все пишешь?

Писатель. Бывает.

Бимал. Закончил свою пьесу?

Писатель. Нет. А ты как живешь?

Бимал. Не жалуюсь. Меня перевели в Ранчи. Завтра уезжаю.

Писатель. Семью берешь с собой?

Бимал. Да, там дают квартиру. Но поедет со мной только жена, потому что сын учится в английской школе. Я в эти обыкновенные школы вообще не верю. А какие школы в Ранчи, я думаю, ты себе представляешь.

Писатель. Я смотрю, ты счастлив, всем доволен.

Бимал. Жаловаться не на что. Ты меня извини, у меня дел перед отъездом! Тебе в какую сторону? А то подвезу.

Писатель. Нет, спасибо.

Бимал. Тогда пока.

Бимал уходит, входит Камал.

Камал. Привет! Как жизнь?

Писатель. Спасибо, в порядке.

Камал. Все пишешь?

Писатель. Нет.

Камал. Бросил? Конечно, когда сталкиваешься жизнью лицом к лицу, тут не до хобби. Вот ты, помнишь, я играл на аккордеоне? Тоже бросил. Аккордеон сломался. Нет денег починить. А ты застрахован?

Писатель. Нет.

Камал. Ты не застраховал свою жизнь? Как ты можешь так рисковать? Это же все–таки обеспечение какое–то. Кто знает, что ждет нас впереди. Застрахуй жизнь.

Писатель. А кому останутся эти деньги?

Камал. А ты разве не женат?

Писатель. Нет.

Камал. Ну, женишься. А раз женишься, пойдут дети. Да и ты не молодеешь. А с возрастом страховка меньше. Ну, говори, на какую сумму тебя застраховать? Я все устрою, я страховой агент.

Писатель. А ты что, бросил свою работу?