«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Прежде всего я стал с жадностью рассматривать книги. Потом шутки ради вытащил из футляра очки и водрузил их себе на нос, решив погримасничать перед сестрой. Но что это? Никогда не забуду тот волшебный миг: внезапно весь мир преобразился передо мной.

Хорошо помню тот день: осень, закат, падали листья с деревьев, как поверженные в бою солдаты. Прежде деревья казались мне какой–то неясной массой листвы.

И вдруг я стал отчетливо различать каждый листик! А на стенке против нашего дома, которая представлялась мне раньше ровной и гладкой, увидел в багряном солнце кирпичики — каждый в отдельности, и всем своим существом ощутил расщелинки между ними.

Какое это было счастье! Ничто никогда в моей жизни уже не могло заменить тех минут. Я чувствовал, что некий добрый волшебник подарил мне весь мир. Я плясал от восторга, прищелкивал пальцами. Я заново родился на свет!

Но вот я снял очки, и мир вновь потускнел. Однако это не могло омрачить моей радости.

Я спрятал очки в футляр. Матушке ничего не сказал, боясь, что она отнимет их и побьет меня. Старушки не будет еще несколько дней — это я зная наверняка. Поэтому я положил очки в карман и радостный, весь под впечатлением увиденного мной нового мира, поскакал в школу.

* * *

Наша школа помещалась в старинном аристократическом здании, окруженном оранжереей из цитрусовых деревьев. Многие комнаты были отделаны зеркалами. Класс наш занимал лучшую, самую красивую комнату. Вместо окон в нем были красочные витражи.

Предвечернее солнце заглядывало в класс. Разноцветные блики от витражей играли на лицах моих однокашников, и эти милые детские лица были похожи на прекрасные сверкающие камни драгоценных перстней.

Первым уроком был синтаксис арабского языка. Арабскому языку нас обучал старый остряк и шутник, которому минуло чуть ли не полтора века. Все, кто учился в Ширазе, знали его…

Уверенный в себе, я не стал ссориться из–за первой, как обычно, скамьи, а сел на самую дальнюю.

В нашей школе, несмотря на ее внешнее великолепие, учились дети из бедных кварталов. Среднее образование получали немногие. И как падают поврежденные вредителем колосья, так с каждым годом убывали ученики средних классов и меняли уроки истории и литературы на добывание хлеба насущного.

Жизнь вынуждала их распроститься с учебой. У нас в классе было немного учеников. Из десяти рядов занимали всего шесть, и то, когда на занятия приходили все.

Я выбрал десятый ряд, чтоб испытать действие чудесных очков. Старый арабист подозрительно посмотрел на меня, ибо я слыл буяном. Он, видимо, спрашивал себя: «В чем дело? Почему этот озорник вдруг уселся в глубине класса? Не задумал ли он какой–нибудь трюк?» Ребята переглянулись. Все знали, что я из года в год сражался за место в первом ряду.

Урок начался. Учитель написал на доске предложение, затем начертил таблицу. В первую колонку таблицы он включил одно из слов арабского предложения и стал разбивать это слово на составные части.

Я счел момент подходящим, достал очки, тихонько вынул их из футляра и надел. Процедура была не из легких. Проволочную дужку пришлось укрепить за правым ухом, а бечевку протянуть до левого, обмотать ее несколько раз вокруг уха и завязать.

Вид у меня, наверно, получился забавный. Мое толстое, массивное лицо с упрямо выступающим, крупным орлиным носом никак не гармонировало с малюсенькими очками и этими овальными стеклышками. А чего стоили самодельные дужки из проволоки и из веревки! Нет, это было уже слишком и рассмешило бы даже сиротку, только что потерявшего отца. Что же говорить о школьниках, готовых смеяться, покажи им только трещину на стене!

Не пожелал бы я вам оказаться в моем положении. Когда почтенный учитель заполнил первую строчку в таблице и обернулся к классу, чтобы по лицам учеников определить, поняли ли они объяснение, взгляд его, естественно, упал на меня. Изумленный, он уронил мел и стоял с минуту, окаменев…

Я же, поглощенный своей радостью, ничего не замечал вокруг. Ведь раньше я с первого ряда едва разбирал написанное на доске, а теперь все видел так ясно, отчетливо с десятого! Я потерял голову… И, конечно, остался равнодушным к взгляду учителя… Он больше не сомневался в том, что я вот–вот выкину какую–нибудь штуку.

Словно разъяренный леопард, учитель ринулся на меня. В выражениях он не стеснялся, да к тому же у него был сильный ширазский акцент.

— Браво, осел! — завопил он. — Напялил маску на рожу, точно гаввал [102] в ноуруз. Не иначе как сюда привезли труппу давать представление?..

Пока ребята смотрели на доску, было тихо. Но тут все обернулись ко мне. И… раскололась гора, в классе началось землетрясение. Взрыв смеха потряс стены школы. Учитель разъярился еще больше, решив, что весь этот спектакль я затеял нарочно, чтобы поиздеваться над ним.

Тут я очнулся и понял, что наступил опасный момент. Нужно было немедленно снять очки. Но только моя рука потянулась к ним, как послышался окрик:

— Не тронь! В таком виде я отведу тебя к директору. Будешь мести улицы. Зачем тебе школа, книги, уроки? Лучше иди играй в кости на крыше бани.