«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Я не отвечал, но был очень счастлив и спал в эту ночь очень крепко.

Никто не входил в тень нашего дома, С Катирой, неприкасаемым, и то обходились лучше, с ним хоть разговаривали. Дверь у нас никогда не открывалась, даже по вечерам, когда остается закрытой только усыпальница. Так прошла неделя. Мне начала надоедать Ямуна, ее ласки, ее мольбы и непрестанные слезы. Я молился, чтобы пришел отец и забрал меня домой.

Однажды днем я сидел у окна и с завистью смотрел на ребят моего возраста, под палящим солнцем запускавших волчки. И тут вместе с сыном старосты пришел Шастри и поманил меня к себе. Я отказался выйти к нему, тогда он показал мне линию орла на ладони. Я отправился на кухню спросить разрешения у Ямуны, но, к удивлению своему, не обнаружил ее там. Я так устал от этого дома и так хотел его покинуть, что согласился даже на компанию Шастри.

Кроме сына старосты и Шастри, на дворе меня поджидали еще три мальчика с улицы брахманов [113], все старше, чем я. Мы дошли до заросшего лотосами пруда на окраине деревни, женщины туда приходили стирать, а скот в жаркие дни — пить воду. Я заявил, что дальше не пойду. Тогда Шастри изобразил рукой капюшон кобры и спросил, неужели мне совсем не хочется посмеяться, а на обратном пути хочется встретить кобру.

— Выбирай, — сказал он, — пора тебе стать взрослым.

Я выбрал и пошел дальше, думая, что этот случай пойдет Ямуне на пользу, а то держит меня целыми днями взаперти. Мы шли через густой лес, с холма на холм и наконец добрались до развалин какой–то деревушки. Однажды я уже приходил сюда с Ямуной за хворостом. Говорили, что по ночам здесь бывает всякое. Среди развалин высился храм, за храмом струилась река, всюду росли громадные баньяновые деревья. В два ряда тянулись разрушенные стены, основания мертвых домов заросли кактусом, там и тут валялись каменные пестики, старые горшки и кастрюли. Ямуна говорила, что в храме вниз головой висят огромные летучие мыши, а большая королевская кобра сторожит спрятанные в святилище драгоценности.

Я слышал, как журчит река. Я был счастлив. Если пойти к реке и сесть на каменные ступени, думал я, можно опустить ноги в воду. Я любил, когда рыбы щекотали мне ноги. Но Шастри подвел нас к какой–то разбитой стене. Он велел не шуметь, показал на дыру в стене и велел мне смотреть в нее. Сам он уселся около другой дыры, а остальные мальчишки, те, что были повыше ростом, украдкой глядели поверх стены.

— Смотри, — зловеще прошипел Шастри. В нескольких ярдах от нас, так, что мы видели ее со спины, сидела на каменной плите, уронив на руки голову, Ямуна. Может, она пришла сюда за хворостом, подумал я, но из страха перед Шастри не решился ее окликнуть. Скоро я устал пялиться в эту дыру и начал вспоминать наш дом в маленьком городке и грузовики, на которые мы с мамой бегали смотреть, когда они изредка проезжали по улице.

Тем временем наступил вечер, время очередных обрядов, про которые я с удовольствием забыл, с тех пор как Упадхья перестал к нам ходить. Я продолжал просить бога сделать так, чтобы меня поскорее забрали домой, и охранить от королевской кобры. Шастри прищелкнул пальцами и ткнул меня в бок.

— Смотри, смотри, вон он, демон, который бродит вокруг дома.

Но демон почему–то очень походил на школьного учителя, приехавшего из далекого города, где, как любил он повторять, ходят поезда. Всякий раз, как нам случалось сидеть за праздничным ужином в доме старосты, учитель с гордостью рассказывал о своем городе, и однажды объяснил нам, каким образом тени в кино могут говорить и петь. Никто ему не поверил. Под школу было отведено большое пустовавшее помещение, где он и учил, и спал, и стряпал. Иногда он ел в доме старосты, а если Ямуна готовила что–нибудь вкусное, то у нас.

Чтобы убедиться в правильности своего предположения, я уставился на его ноги, но они не были вывернуты задом наперед. И все же я не мог понять, почему взбрело ему в голову забраться сюда, в это запустение.

— Смотри, смотри, маленький святой. — Шастри дернул меня за ухо, а я, увидев, что учитель уселся на каменную плиту рядом с Ямуной, еще больше удивился. Он взял ее руки в свои, она их отняла. Мне случалось видеть, как они беседуют, но сейчас все было по–другому. Он что–то говорил Ямуне, она как будто с ним не соглашалась и плакала.

Вдруг я заметил медленно ползущую змею. Я заплакал, но Шастри успокоил меня, сказав, что она неядовитая — такие ловят только крыс, которых в развалинах всегда полно, и совершенно безвредная. Точно, поддакнул сын старосты, тонкие змеи не бывают ядовитыми. Но я вспомнил о богине–змее и задрожал — кто знает, какой образ она может принять. Шастри прошептал, что сказки про богиню–змею — вранье и что сейчас я увижу, как эта парочка займется кое–чем смешным. Он сказал это почти ласково.