«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

«Пусть льстец будет проклят с двуличным челом,
Холодным, с притворной улыбкой на нем!
Ты всех соблазняешь в наряде своем,
Лукавая таешь в томленье немом,
Как страстный любовник, палимый огнем.
Хоть в мраке родилась и в недре земном, —
Но солнце бледнеет пред ложным лучом,
И правды не видно в деянье твоем.
Ты мир поучаешь коварством и злом,
Смеешься над клятвой, играешь добром,
И суд прорекаешь судьи языком.
Блеснула — и распри, раздоры кругом;
Блеснула — и вор обезручен судом,
И продана вера, спит долг крепким сном.
Завес твой, невежда, прославлен певцом;
Ты с тайной боязнью стрегома скупцом;
Ты зависть взрываешь, сводя с богачом.
Что ж хуже! Без пользы, когда под замком,
Полезна, когда покидаешь лишь дом, —
За тем ты презренна всегда мудрецом,
И он восклицает в порыве живом:
«Негодная, прочь, не кажись пред лицом!»

Я воскликнул: «Сам Бог озлатил твои речи!» Он в ответ мне: «Дав слово, ты долг взял на плечи». Я отдал ему вторую, такую же монету золотую, и сказал: «Сделай из нее употребленье, это для тебя Божье благословенье». Он сунул ее с благодареньем к себе в рот, где было прежнее даренье, и удалился, на посох хромая, дарителя и дар прославляя.

Харис ибн Хамман продолжал:

«Я подумал, что это, верно, Абу–Зайд и что хромота его только притворный вид, догнав его, воскликнул: «Боишься ль ты Бога! Тебе острота изменяет так много. Давно ли, скажи мне, ты стал хромоногий?» — Тогда он, поглядев на меня, сказал в ответ: «Ты, конечно, Харис. Такой же на волосах твоих черный цвет. Всегда нахожу тебя посреди шумных бесед, где только одно веселье, а забот нет». — «Да, да, я Харис ибн Хаммам! Скажи ж мне теперь, кто ты сам? И также ль ты счастлив по всем делам?» Он отвечал: «Все бывает со мной, сегодня я с ногами, а завтра хромой. Мне в парус всегда дует ветер двойной, и только выбирать остается любой — попутный иль с грозой». Я сказал ему с досадою: «Грешно тебе смущать людей неправдою и хромать ногою здравою». Тогда на лице его показались морщины, и он вскричал: «Не суди, не зная прежде причины.

Хромаю, не с тем, чтоб себя услаждать;
Хромаю, чтоб пить мне, чтоб пищу достать;
Хромаю, где может надежда сиять;
Хромаю, где злато легко мне снискать;
Где с просьбой не можно, так хитростью взять,
Писанье нас учит: «Греха нет хромать!»³

Перевод Д. (Д. П. Ознобишина)

Журнал «Сын отечества», 1830

Седьмая макама (Баркаидская)

Харис ибн Хаммам рассказывал следующую повесть: «Я вознамерился было отправиться из Баркаида⁴, но блеск наступающего праздника удержал меня в этом городе: я пожелал видеть торжество сего великого дня. Когда наступил праздник, время исполнения правил веры и данных обетов, и когда всадники и пешие стекались со всех сторон, то я, следуя Сунне⁵, оделся в новое платье и вышел вместе с другими принять участие в общем празднике. В то время как все сбирались в Муссалу⁶ и, занимая места по порядку, производили чрезвычайную давку, появился один старик в широком двойном плаще, идущий с закрытыми глазами. Он держал под мышкою род мешка и следовал за старухою страшною, как домовой. Потом остановился, едва держась на ногах от слабости, и начал всех униженно приветствовать. Окончив приветствие, старик вложил руку в мешок и вынул из него несколько листков, расписанных весьма искусно разноцветными красками⁷. Он отдал листки своей проводнице, удрученной дряхлостью лет, и приказал, чтобы она, заметив людей щедрых и тех, у которых рука привыкла изливать росу благодеяний, оделила бы всех их по одному листку. Ненавистная судьба, — продолжал Харис ибн Хаммам, — назначила и мне один из сих листков, в котором были написаны следующие стихи: