«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

После сих укоризн несчастная старуха отправилась снова по прежним следам искать листок. Когда она, — продолжал Харис ибн Хаммам, — приблизилась ко мне, то я, присоединив к листку дерхем¹⁰ и другую мелкую монету, сказал ей: «Если ты хочешь открыть мне тайну, то получишь эту серебряную монету; если же нет, то возьми мелкую и удались». Старуха, прельстясь дерхемом, полным и светлым, как звезда в мрачную ночь, сказала мне: «Я согласна, спрашивай у меня, что тебе угодно». — «Я желаю знать, — сказал я ей, — кто этот старик, которого ты водила, и откуда он? Кто сочинил сии стихи и разукрасил их подобно богатой ткани?» — «Этот старик, — отвечала она мне, — из людей Саруджа¹¹. Он сам же сочинил и разрисовал сии стихи!» Потом она схватила у меня дерхем с такою же быстротою, с какою ястреб хватает свою добычу, и исчезла подобно стреле, пущенной из лука. Вдруг пришло мне на мысль, что этот старик должен быть Абу Зайд. Я почувствовал сильную печаль, видя его лишенным зрения, захотел приблизиться к нему и поговорить с ним, чтобы удостовериться в своей догадке, но невозможно было подойти — разве только по шеям людей, что закон наш запрещает делать. И так опасаясь, чтобы не утеснить кого–либо и тем не навлечь на себя упрека, я остался на своем месте и между тем не спускал с глаз старика до тех пор, пока кончилась хутба¹² и народ начал расходиться. В это время я устремился к старику и узнал, что у него действительно глаза были закрыты веками. Когда я убедился, что догадка моя так же справедлива, как догадка ибн Аббаса¹³, и что я имею такую же проницательность, какую имел Ияс¹⁴, я известил о себе Абу Зайда, подарил ему одно из своих платьев и пригласил его с собою отобедать. Он весьма был доволен моим подарком и тем, что я узнал его, также принял с удовольствием мое приглашение и отправился со мною. Рука моя была его вожатым и тень предшественником. С нами третьей шла старуха, которая была лишняя спица в колеснице¹⁵, мешала нам, так что от нее невозможно было скрыть никакой тайны. Когда Абу Зайд пришел в мое жилище и я по возможности тотчас предложил ему пищу, то он сказал мне: «Харис! Нет ли с нами кого–нибудь третьего?» — «Никого нет, — отвечал я, — кроме старухи». — «От ней не скрыта тайна». Потом тотчас открыл глаза и быстро взглянул на меня. Два светила лица его заблистали, подобно двум ярким звездам. Я весьма обрадовался, что он не лишился зрения, но вместе удивлялся странным его поступкам. Желая поскорее узнать причину сему и не имея возможности удержаться от любопытства, я спросил у него: «Абу Зайд! Что заставило тебя притворяться слепым, скитаться по степям, блуждать по пустыням и ходить по опасным дорогам?» Но он, притворяясь, будто не в силах ничего сказать, ел предложенные мною ему кушанья. Когда ж затушил голод, то бросил на меня быстрый взгляд и сказал следующие стихи:

«Когда рок, отец рода человеческого, притворяясь слепым, отступил в направлениях и действиях своих от пути справедливого, то я стараюсь соделаться достойным его последователем, дабы действительно признали меня слепым. Да и что тут удивительного, если сын так же действует, как и отец его?»

Окончив сии стихи, он мне сказал: «Харис! Встань, поди в кладовую свою и принеси мне мыльного порошка¹⁶, который прояснил бы мое зрение, соделал бы белыми мои руки, облаговонил бы дыхание, укрепил бы десны и исправил бы желудок, притом чтобы он был в чистой коробочке, издающей приятный запах, и чтобы истерт был так, что коснувшийся до него мог бы счесть его за сурму, а понюхавший вообразил бы что это камфара. Кроме сего, принеси мне зубочистку, сделанную из самого лучшего дерева, приятную по употреблению, прекрасную по фигуре, возбуждающей аппетит к пище, нежную, как чувствительный любовник, гладкую, как меч или другое орудие военное, и, наконец, гибкую, как молодая ветвь земного дерева». Я тотчас, — продолжал Харис ибн Хаммам, — встал с места, чтобы принести ему то, что он просил, для очищения дурного запаха во рту своем. Я никак не думал, чтобы он обманул меня, посылая в кладовую, и никак не воображал, чтобы он подшутил надо мною, прося мыльного порошка и зубочистку. Но когда я возвратился со всем тем, что он просил, гораздо скорее, нежели можно было дохнуть, то я нашел комнату пустою: старик и старуха исчезли. Обман их воспламенил меня гневом: я бросился вслед за ними, но не мог найти, — они канули как будто в воду или поднялись на облака».

Перевод И. Г. Коноплева

Журнал «Телескоп», 1832

Александрийская макама

Харис ибн Хаммам говорит вот что: