«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

— Конечно, будем! — твердо сказал Мудрец, обращаясь к Оуян Тянь–фэну и У Дуаню, поскольку в комнате никого больше не осталось. — Итак, на общем университетском собрании я могу сказать от имени всей «Небесной террасы», что мы решили бить?

— Да, другого выхода нет! — поддержал председателя Оуян Тянь–фэн.

Тем временем Мо Да–нянь с Чжоу Шао–лянем вышли во двор и увидели первый снег, стыдливо белеющий на земле. Чжоу Шао–лянь запрыгал от радости и завизжал своим тоненьким голоском:

— Эй, ребята, выходите полюбоваться первым снегом! Он такой белый!

Мудрец кубарем слетел с постели и ринулся во Двор. За ним последовали У Дуань и Оуян Тянь–фэн, но Оуян был мерзляком и во двор не вышел, а юркнул в свою комнату — грациозно, как кошечка. Раскинув руки, юноши полной грудью вдыхали свежий, морозный воздух. Снежинки попадали Мудрецу в нос, таяли на пухлых губах, а он хохотал, приговаривая: «Ох как здорово!» Чжоу Шао–лянь, стоя на крыльце, силился срифмовать к случаю несколько стихотворных строк, но вспомнил лишь одну древнюю строчку и попытался выдать ее за свою собственную:

— Северный снег проник на юг…

— Варварский снег заморозил всех! — машинально продолжил Мудрец. — Правильно я говорю? Это, кажется, стихи Ду Фу [20]?

— Там не «варварский снег», а «варварские тучи». Снег ведь белый, значит, во второй строчке для разнообразия должно быть серое! — буркнул Чжоу Шао–лянь и, недовольный, вошел в дом.

— Старина У! — крикнул Мудрец, тут же забыв о Чжоу. — У тебя остались еще сигареты?

— Ну–ка, дай ему пинка! — крикнул У Дуаню Оуян, высунувшись из окна.

— Мне пинка? Смотри не сломай пальчики на своей белой ножке! — Мудрец возмутился было, но тут же захохотал. Вместе с ним рассмеялись остальные и сразу забыли все, о чем они только что рассуждали.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Небольшие часы иностранного образца пробили шесть, и Чжао Цзы–юэ мужественно открыл глаза. «Пора вставать, — подумал он. — Рано вставать полезно для здоровья. Неплохо бы к тому же прогуляться по парку: у старых кипарисов, наверное, отросли седые бороды, а красные стены надели белые воротнички. Есть чем полюбоваться!»

В комнате напротив скрипнула дверь. Мудрец, не вылезая из–под одеяла, крикнул:

— Старина Ли! Ты куда?

— Хочу пройтись по первому снегу, — ответил Ли Цзин–чунь.

— Подожди, вместе пойдем!

— Ладно, встретимся у входа в парк. А то снега совсем мало — растает, как только взойдет солнце.

— Но не у входа, а в маленькой беседке на берегу озера! — крикнул ему вдогонку Чжао Цзы–юэ.

Хлопнула входная дверь. Ли Цзин–чунь, видимо, ушел. Мудрецу еще больше захотелось погулять, и он решил подняться, сосчитав до трех:

— Раз, два… Погуляем… по снегу… — Перед его глазами поплыли белые круги, они все уменьшались и уменьшались. Сосны вдруг стали красными, снег зеленым, беседка серой…

Солнце, медленно поднимаясь, выглянуло из еще не рассеявшихся облаков, с крыш закапали звонкие капли. Вошел слуга Ли Шунь, чтобы затопить печурку, и прервал сладкий сон Мудреца.

— Который час, Ли Шунь?

— Девятый, господин.

— На дворе распогодилось? — Чжао Цзы–юэ не спешил высовываться из–под одеяла, где было так приятно и тепло, хотя и не очень хорошо пахло.

— Давно уже, господин! Солнце высоко…

— Ну вот, теперь придется гулять не по снегу, а по грязи! — огорченно пробормотал Мудрец. — Впрочем, сон тоже полезен для здоровья. Какой же нынче день? Четверг! Утром занятий нет, так что можно и подольше поспать.

— Горячие бататы! — раздался из окна оглушительный, словно удары гонга, голос Чуня Второго — в прошлом влиятельного человека, принадлежавшего к окаймленному синему знамени [21], а теперь простого разносчика. Мудрец в отчаянии залез с головой под одеяло:

— У, мать твою, как будто обязательно надо орать! Сидел бы в такой холод дома и не мешал людям.

— Кашта–ны! С пылу с жару! — не унимался Чунь Второй, заполняя своим голосом всю комнату.

— Нет, не даст он мне уснуть! — разъярился Чжао Цзы–юэ. — Будь я проклят, если не вздую этого мерзавца!

Он вскочил, кое–как натянул штаны, накинул теплый халат и выбежал из дома.

— А, господин Чжао, мой бог богатства, — заулыбался Чунь Второй. — Окажите честь, отведайте каштанов, в самом деле отличные!

Его почтительный тон немного успокоил Мудреца. А Чунь продолжал:

— Подойдите поближе, господин, взгляните на бататы. Разве не чудо?

Мудрец милостиво кивнул и приблизился. Нежно–желтые бататы в котле, подернутые облачком серебристого пара, и в самом деле были очень аппетитны.

— Сколько стоит тот, что в самой серединке? — спросил Мудрец, облизнувшись и глотнув слюну.

— Неужели я стану с вами торговаться! Любой берите, который на вас смотрит! — Речь Чуня была слаще самих бататов. Если бы уличные разносчики делились на просто торгующих и мастеров своего дела, Чунь, без сомнения, принадлежал бы к мастерам.