«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

На безоблачном ночном небе то и дело вспыхивали огни фейерверка, слипавшиеся с ярким снегом звезд. Но когда огни исчезали, небо становилось темным и мрачным. С улицы доносился людской гомон, возбужденный лай собак, ржанье лошадей, стук скалок, которыми в соседних домах раскатывали тесто для пельменей. Временами северный ветер приносил звуки рожка из Храма защиты гармонии [35]. За воротами клянчили еду нищие мальчишки, суля добрым дядям скорый приход бога богатства. Все это невольно вызывало у приезжих мысли о доме. Ведь в Пекине редко бывают такие шумные ночи, как новогодние, и они всегда навевают какие–то особые чувства…

Мудрец вышел во двор, долго стоял там, потом опустил голову и вздохнул.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мо Да–нянь проводил каникулы у одного родственника, жившего в Пекине, и наслаждался не только вином и яствами, но и выведыванием тайн, которые потом должны были укрепить его авторитет среди друзей.

Третьего января, после ужина, когда молодой месяц появился ненадолго в углу неба, посмеялся и исчез, Мо Да–нянь заявил родственнику, что пойдет в парк, а сам перед уходом потихоньку налил целую фляжку водки и спрятал за пазуху. Все лавки были закрыты, только перед лавкой мясника ученики призывно били в гонг, исполняя особую кровожадную мелодию, от которой мороз подирал но коже. Из полуоткрытых дверей кабака доносились веселые голоса каких–то бездомных пьянчуг: «За ваше здоровье, братцы!», «Счастья вам и богатства!» На дороге не было почти никого, кроме полицейского патруля, который поспешно расступался, когда по мостовой проносилась одинокая машина. Полицейские как бы свидетельствовали, что не все жители города, объевшись и перепившись, маются у себя дома животами. И еще время от времени раздавался печальный, исполненный надежды крик: «Кому коляску?»

Мо Да–нянь слонялся по улицам почти до полуночи, а потом вдруг решительно направился к Восточным городским воротам, прошел Новый северный мост, взглянул на квадратную башню, тихо дремавшую над окружающими домами, как старая сестра милосердия возле больных. Рожок Храма защиты гармонии гудел так заунывно, словно доносился не из храма, а из самого ада и предназначался для душ усопших. Однако Мо Да–нянь храбро продолжал свой путь. У Переулка семьи Чжан, прежде чем свернуть в него, он внимательно огляделся по сторонам. Фонари здесь были излишне стыдливы, они излучали лишь слабый зеленоватый свет. Хотя один фонарь отстоял от другого саженей на двадцать, только близорукий мог не заметить заботу городских властей об общественной пользе: при некотором везении прохожий имел шанс, по крайней мере, не наткнуться на фонарный столб.

Несколько минут Мо Да–нянь брел в кромешной тьме, но все же на что–то набрел. Он чиркнул спичкой, сделав вид, будто закуривает, и увидел на ближайших воротах цифру 62. Тогда он ощупью двинулся вдоль забора, дошел до шестидесятого дома и прильнул ухом к воротам. Оттуда не доносилось ни звука. Юноша толкнул ворота — они оказались незапертыми — и в волнении остановился: сердце его бешено колотилось, на лбу выступил пот.

Внезапно по камням мостовой забренчала сабля — к дому приближался полицейский. Юноша едва не бросился наутек, но вовремя спохватился и как ни в чем не бывало спросил:

— Извините, это шестидесятый номер? А то в темноте не видно!

— Да, вы не ошиблись! — ответил полицейский и пошел дальше.

Мо Да–нянь подождал, пока шаги полицейского стихнут, и осторожно вошел в ворота. Кругом по–прежнему было тихо, он слышал только лязг собственных зубов. Во дворе царила такая тьма, будто черти накинули на него черный полог. Но постепенно юноше удалось разглядеть дерево, стену, узкий проход. В одном из окон мерцал слабый неровный свет — вероятно, от печки. Мо Да–нянь отошел к дереву, прислонился к стволу и, вынув заветную фляжку, сделал большой глоток. Его стало знобить, потом бросило в жар.

«Может быть, ее нет дома? — подумал Мо Да–нянь. — Или она уже спит? Нет, спать она не должна: ворота не заперты, значит, дома ее ждут. Но как обратиться к ней? Хоть мы и знакомы, она может испугаться и позвать полицию! — Мо Да–нянь отхлебнул еще глоток. — Не лучше ли ретироваться, пока не поздно?»

Он спрятал фляжку и собрался было уйти, как вдруг ворота скрипнули. Мо Да–нянь задохнулся с перепугу и буквально врос в дерево. Сердце его не выскочило из глотки только потому, что он стиснул зубы; ноги дрожали, болтаясь в штанинах, и ему казалось, что мясо на них сейчас отделится от костей. Во двор вроде бы вошли двое и остановились в воротах. Женский голос тихо, но взволнованно произнес:

— Уйди, не то я позову полицейского! Слышишь?

— Не уйду, пока ты мне кое–что не пообещаешь, — ответил мужской голос.

Мо Да–нянь изо всех сил напряг уши и глаза, но кругом все словно выкрасили черным лаком, и он будто слышал этот разговор во сне.

— Я позову полицию! — снова сказала женщина, уже более решительно.

— Ну что ж, зови! Это тебе надо бояться позора, а не мне! — с угрозой сказал мужчина.