«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

— Теперь совсем другая обстановка. Ты должен воспользоваться случаем, чтобы рассчитаться с профессором Чжаном и отвоевать Ван! Никто не собирается всерьез поддерживать старого ректора — это всего лишь тактический прием.

— Что–то я не понимаю.

— Тут и понимать нечего: поддержать ректора — значит сбросить Чжана, а сбросить Чжана — значит отбить у него Ван! Первым делом нужно выкрасть эту злосчастную фотокарточку, наверняка с трогательной надписью, — Оуян подмигнул У Дуаню, — продемонстрировать ее на студенческом собрании и рассказать об их тайной связи. Тогда лопухи, поддерживающие Чжана, потерпят сокрушительное поражение, а партия ректора соответственно усилится. Верно? Потом мы опубликуем в газетах несколько отрывков из альковной истории профессора Чжана, смешаем его с грязью, и он может забыть о преподавании. А когда он останется без средств к существованию, ему будет не до любви. Ведь основа любви — деньги, эта истина не нуждается в комментарии. Заигрывать, не имея ни гроша в кармане, так же глупо, как, не имея глаз, любоваться цветами. А ты воспользуешься этим и быстренько сделаешь урожденную Ван госпожой Чжао. Ха–ха–ха!

Мудрец возликовал, но на всякий случай буркнул, сохраняя каменное выражение лица:

— Ведь эта история, если ее обнародовать, бросит тень и на Ван.

— Ничего подобного.

— Почему?

— А ты вспомни, сколько студентов в нашем университете.

— Больше пятисот.

— Пятьсот пятьдесят семь. На двадцать три человека больше, чем в предыдущем семестре, — уточнил всеведущий У Дуань.

— А сколько среди них женщин?

— Десять, из которых одна хромая, — снова нашелся У Дуань.

— Итак, женщин у нас всего два процента, каждая как бы стоит пятидесяти мужчин, поэтому, когда раскрывается очередное амурное дело, вина целиком падает на мужчину, а женщина остается чистенькой, даже приобретает дополнительную привлекательность. Теперь ты понял, мой маленький Железный Бык?

— Понял! — радостно выдохнул Чжао Цзы–юэ. — Я готов действовать!

• • •

Мудрец обошел всех своих друзей по пансиону, потряс им руки, обменялся с ними сигаретами, посудачил, и все почувствовали, что вернулась душа «Небесной террасы», неведомо куда улетавшая. За время ее отсутствия обитатели пансиона сыграли в кости всего три раза, да и то не на деньги. Не было ни одной пьяной драки, всех от вина рвало. Но стоило вернуться Мудрецу, как все засели за кости, выдули пятнадцать кувшинов вина и разбили целых четыре носа. Вот это веселье! Друзья опять начали делиться чужими тайнами, замышляли новые студенческие волнения, пели дурными голосами, пиликали на трехструнной китайской скрипке, ругали Ли Шуня — словом, к ним вернулась сама жизнь! Мудрец был так занят, что на ночь забывал снимать брюки, а когда просыпался, не успевал прополоскать рот и все–таки ощущал в нем необычайную свежесть, потому что, узнав новость от одного приятеля, тут же передавал ее другому, третьему, четвертому… Если говорить было не о чем, рассуждали о сигаретах или сплетничали.

Иногда, находясь в хорошем расположении духа, он поглядывал на комнату Ли Цзын–чуня, но вовремя вспоминал, что тот спутался с Ван и заслуживает кары. Кроме того, после нападения на университет многие называли Мудреца храбрецом и героем, один Ли не похвалил его ни разу. Этот сухарь явно не понимал, что в новом обществе есть две великие силы: солдаты и студенты. Солдаты способны драться со всеми, кроме иностранцев, а студенты — со всеми, кроме солдат. Вот почему обе эти силы идут рука об руку, помогая народу понять, что такое подлинная воинственность. Если солдаты перестанут обижать простых людей, они перестанут быть солдатами, а если студенты не будут избивать преподавателей, их никто не станет считать мужественной молодежью. Только Ли Цзин–чунь не оценил боевых заслуг Мудреца — значит, он старое отребье, чуждое новым веяниям! Правда, Мудрец не бил ректора, а лишь помогал его связывать, да и самого Мудреца поколотили солдаты, но об этом никто не вспоминал.