Осень в Калифорнии

Она говорит низким густым голосом, и у меня кружится голова – этот голос, эта открытая доверчивая прямота, взгляд. А какие духи!

– Да, да, именно так, более того: нам удалось установить, что ваш супруг приходится внучатым племянником знаменитому русско-еврейскому писателю, Исааку Бабелю. Поздравляю, это большая честь.

– Бабель, Бабель, Вавилон[58]. Вавилонская башня – тихонечко напевает ФНЛ.

– Вы знаете, месье, мы завтра уезжаем в Марракеш, где у нас дом.

– В Марракеш, хотя я лично предпочел бы поехать в Эс-Свейру. Вы бывали в этом маленьком городе, неподалеку от Марракеша, на побережье? Я в нем вырос, а не в Агадире, как многие полагают. Впрочем, какая разница… – последние слова ФНЛ произносит задумчиво, почти извиняющимся тоном и легонько клюет жену в лоб сухими губами.

– Не будем терять контакта, месье. Я бы так хотела сделать подарок моей новой родне.

Интересно, кого она имеет в виду? Надеюсь, не Исаака Бабеля.

– До свидания, счастливого пути.

– До свидания.

Мои герои удаляются, продолжая держаться за руки, словно влюбленные подростки. Через пару шагов Фредерик оборачивается и машет мне рукой: узнал наконец? Хотя у меня возникает ощущение, что ФНЛ машет не мне, а невидимой толпе, словно приветствуя ее из медленно проезжающей президентской машины. Вот он наклоняется к Анне и что-то шепчет ей на ухо; та в ответ шаловливо шлепает его по руке, и оба взрываются смехом.

– Скажи, эта твоя Найтингейл, твой Кот в сапогах, она не просила тебя превратиться в мышь?

– Нет, она хотела, чтобы я оставался львом. А ты?

– Что я?

– Ты хочешь меня видеть мышью или львом?

– Милый, я не Кот в сапогах и не Спящая красавица. У нас с тобой другие сказки. Оба окончательно уходят. Окружающего больше не существует – они в своем мире. Самсон обрел Далилу, и никакая она не филистимлянка, не негритянка – обыкновенная еврейка. А нерукотворный храм разве можно разрушить?

Я быстро иду в направлении метро. Иду не оглядываясь, боюсь увидеть, что…

Глава пятая, последняя Второй вариант

Внутренний голос настойчиво говорил мне: поезжай в Париж, не откладывай в долгий ящик, поезжай.

Кое-как отпросившись у домашних, я побросал в сумку пару рубашек, смену белья, собрал несессер и зачем-то еще положил в сумку кусок каната.

– Зачем тебе ехать Париж? – спросил меня мой друг, я не ответил.

Перекинул через руку легкое полупальто и уехал в неувядающий город веселья, красоты и разврата.

Прямо с вокзала, не заходя в гостиницу, я сел в метро и доехал без пересадки до остановки «Маре». На дворе стоит октябрь, а жара по-прежнему, как в августе, – 31 градус по Цельсию. Ничего, мне бы только добраться до площади Вогезов, где я надеюсь встретиться с моими героями и выяснить, как и куда нам двигаться дальше. Путь от метро до площади недолгий, но запутанный. Спросить не у кого. Прямо на меня с визгом и гиканьем несется орава девочек на роликах в розовых мини-юбках. Резвые детки улюлюкают и пытаются для смеху спихнуть меня под машину. Обошлось. Вспотел. В одной руке полупальто, в другой – сумка. Петляющая улица – рю дю Тампль, бары со смешными названиями: «Щенок», «Запоздалый мальчишник», «Ну, погоди». Перехожу дорогу и попадаю на рю де Розье, прохожу мимо кошерной мясной лавки, за стойкой толстый мясник при пейсах, стучит себе тесаком по деревянной доске и хоть бы хны; в темной лавке пусто, жужжат мухи, пахнет сыростью. Негр-брюнет в кипе́ ведет строем по тротуару группу старух в буклях. Купил в булочной кусочек макового пирога – сухой привкус детства во рту. Баба Сара два раза проворачивала мак с сахаром через мясорубку, прежде чем начинить рулет. Но я отвлекся, вот же она – там, за чугунной решеткой, искомая пляс де Вож, площадь Вогезов. Ур-ра! Простите, но где же… где – что?

Липы не дождались холода, да и до золота дело не дошло – листья скрючились и поржавели, деревья стоят молча, хмурым полукругом ограждая пустую середку этой моей пляс де Вож. На облупленной стене углового особняка болтается сорванная табличка, рядом мелом начеркано: «грязный диж»[59].

В песочнице цыганские ребятишки писают – кто дальше; девочки лепят куличи, неподалеку мамаши развели костерчик; повсюду груды одежды, палатка, готовится обед. Вкусно пахнет, но где же Анна и ФНЛ? Их нет. Ни на скамейках, ни рядом с высохшим каштаном.

Анна!.. Фредерик! Отзовитесь! В ответ – тишина…

Я лихорадочно подсчитываю, сколько у меня наличности, – негусто; полагаться могу разве что на себя; в заначке пара сотен евро, вырученная от продажи текстов, российская пенсия плюс небольшая сумма в банке – должно хватить. Ни с кем не советуясь, я решаю немедленно отправиться (это на старости-то лет) в непростое путешествие. Дальнейшее – пунктиром.