Осень в Калифорнии

Такси, или, как здесь говорят, кеб, приехало часа через два: переполох на дорогах. Снег продолжал идти. За это время мы с Розали успели раза три разложить пасьянс, я выпил две кружки жидкого коричневатого кофе, а моя хозяюшка надела красные вязаные носки, китайскую стеганую куртку с рюшами и достала из платяного шкафа расписной зонтик.

– Моего второго мужа звали Енох – он работал на папочку, а после того как прошел всю войну и повоевал с япошками, поменял имя на Айка, наверное, из-за генерала, который потом стал президентом. Был Енох Кац – стал Айк Кац, я особой разницы не заметила. – Розали усмехнулась и продолжила: – Мы поженились в сорок третьем году, а вскоре после этого Енох ушел на войну и вернулся только в сорок шестом. В том же году родился наш первый сын, в сентябре, но почти сразу после рождения, бедняжка, умер. Времена тогда были непростые, не то что теперь.

Она вздохнула и надолго замолчала.

Пока наш кеб осторожно сползал с Форест-Хилл, оставив знаменитый Твин-Пикс по правую руку, Розали возобновила рассказ о своем втором замужестве. Насколько я смог понять, начавшись не слишком обещающе – скучный муж, война, смерть первенца, семейная жизнь Кацев постепенно налаживалась: после смерти первенца Розали оправилась и родила своему Айку еще двух сыновей. Все детки выросли и устроились, включая Надин и Молли, ее дочурок от первого брака. Первый муж Розали был из Черногории, но он давно исчез из ее поля зрения: «Я этого мерзавца выгнала!» Что до второго – Айка-Еноха, то тот благополучно скончался в собственной постели где-то в 2000 году.

Машина уже выруливала к парку, когда водитель кеба – немолодая негритянка, не взглянув на нас, доброжелательно заметила:

– А я вас помню, мэм: в апреле 1980 года я подвозила вас из центра. Шел жуткий дождь, у вас были две тяжеленные сумки, я помогла вам занести их в дом, а вы предложили мне выпить кофе. Это было так мило с вашей стороны.

– Не уверена. В то время я сама водила мой «шевроле» и такси не пользовалась, – угрюмо пробасила старушка.

Как я понял, Розали не любила, чтобы ее перебивали.

Я расплатился, поплотнее обмотал шею шерстяным шарфом, под цвет Розиных носочков, и помог моей спутнице вылезти из машины. В розоватом воздухе кружились последние снежинки, перед нами торчал огромный амбар Музея де Янга. Ветра, к счастью, не было, народу тоже.

– Мэм, вам не трудно будет забрать нас, примерно через два часа, мы будем ждать на этом же месте, – наклонился я к кебменше.

– О май лорд, я бы с удовольствием… но моя тетя… – толстуха почти плакала. – Я должна навестить мою тетю в Беркли… она… на нее… моя тетя упала, и ее придавило деревом…

– Деревом? На нее упало дерево? Бедняжка! Ну что ж, благослови Господь и вас, и вашу тетю, – ответил я, взял для удобства Розали на руки и понес ее в направлении японского чайного садика.

– You are a nice boy[62], – пропела моя нетяжелая ноша и добавила, что она уже вечность как не была в этом японском садике, который просто обожает.

Так и сказала: который я обожаю, и была права: вряд ли найдется что-либо более трогательное и красивое, нежели заснеженный японский сад с его мостиками и беседками, с чайным домиком, в котором зевает забытая всеми японка, стыдливо прикрывая свой ротик полой кимоно.

Прежде чем оставить старушку и ее спутника наслаждаться видами, чаепитием и друг другом, я заказал для них «Tee for two»[63], а сам принялся рисовать совсем другую картинку или, попросту говоря, понял, что пришло время представить других героев моего повествования.

* * *

Александр Тоник родился в 1928 году в Тифлисе, в доме, стены которого обрывались прямо в Куру. Он был единственным сыном в семье из партийно-дипломатической прослойки с музыкальным приложением.

Весной 1945 года, незадолго до окончания войны, Тоники очутились в Сан-Франциско, куда глава семьи был направлен на работу. На какую работу, почему именно в Сан-Франциско, связано ли было это назначение с проводившейся в городе международной конференцией, на которой был принят устав зарождавшейся в послевоенных муках ООН, или нет – об этом позже. Главное, что советская семья Тоников довольно быстро освоилась со стремительно меняющейся обстановкой этого заново отстроенного после землетрясения небольшого холмистого городка, а через полгода после переезда в Америку Тоник-юниор влюбился.

Случилось это так. Как-то утром Саша зашел в импозантный магазин электротоваров «Life & Light»[64], что располагался в то время на углу Стоктон и Буш-стрит, зашел купить электрические лампочки.

– Good morning, sir, how are you doing today[65], – прощебетал, встречая его у двери, женский птенец ростом в неполных пять футов, очаровательно улыбаясь. – How can I help you?[66]