Осень женщины. Голубая герцогиня

- Слабым: он позволил так с собой говорить, что меня удивило при его телосложении. Он, правда, сделал попытку ответить злым взглядом. Но в общем слаб, повторяю тебе, очень слаб.

- Ах, - продолжал Жак, - у них престранные отношения, более странные, чем ты можешь себе представить. Бонниве, видишь ли ты, это парижский супруг, каких много, который сам по себе не мог бы быть принят ни в какой высший клуб, ни в каком салоне и который своим положением в свете обязан кокетству жены. В таких мужьях этот альфонсизм нового сорта не всегда является предумышленным. Но они пользуются им и делятся на три категории: глупцов, верящих, что это кокетство остается невинным, вопреки очевидности; философов, решивших никогда не проверять, до чего доходит это кокетство, и ревнивцев, которые согласны пользоваться этим кокетством для того, чтобы иметь салон и изящные обеды; вместе с тем их бросает в холодный пот при одной мысли, что жена их возьмет себе любовника. К этой категории принадлежит Бонниве. На все флирты королевы Анны он соглашается. Он даже благосклонно относится к ним. Ты видел, как он жал мне руку? Он молча, как самый любезный человек в мире, присутствует при всех маленьких проделках своей дражайшей половины. Но я убежден, что если бы он заподозрил эту женщину в малейшей физической фамильярности, выходящей за пределы нравственной фамильярности, он убил бы ее на месте, как кролика.

Она это знает и боится этого, и вот почему в сущности предпочитает его всем нам, и почему она, по моему скромному предположению, еще, наверно, его не обманывала. Тем не менее, в минуты нервности она любит бросать ему вызов. А сейчас у нее была именно такая минута. Камилла была слишком хороша. Между нами, вот настоящая причина приглашения на ужин: она не желала, чтобы маленькая Голубая Герцогиня принадлежала сегодня твоему покорнейшему слуге. И вот, что мне пришло в голову: она не пригласила тебя в надежде, что ты воспользуешься моим отсутствием. Вот так комедия! Мольер, где твоя кисть?

- Но, - сказал я, раздумывая о той из двух полунемых личностей, портрет которой, казавшийся скорее трагическим, он мне только что нарисовал, - если таково твое мнение о самом Бонниве, то ты не должен чувствовать себя в безопасности в тот день, когда станешь любовником его жены.

- Милейший мой, - отвечал он, пожимая плечами, - я все рассчитал. Взяв в любовницы какую бы то ни было женщину, слышишь, какую бы то ни было, всегда одинаково рискуешь встретиться лицом к лицу с кем-нибудь, кто возымеет намерение тебя убить. Право, рассуди сам. Если эта женщина, из имевших приключения, - у нее были любовники, которых она принесла тебе в жертву. Посему… Если она не из таких, то тот, которого она провела, пожелает отомстить. Посему… Это похоже на то, когда садишься в экипаж или в вагон железной дороги или когда пьешь свежую воду, которая, по уверениям химиков, есть рассадник всяческих микробов. Я не боюсь ни того, что меня лошади понесут, ни того, что поезд сойдет с рельсов, ни тифозной горячки, ни ревнивцев, потому что люблю быструю езду, люблю освежаться и забавляться. К тому же г-жа Бонниве знает своего тирана, своего Анри - его зовут Анри-Амадей-Тласид - какие все идиллические имена, однако, она знает, на что он способен. Ей нравится возбуждать его как раз настолько, чтобы доставить себе ощущение страха перед полуопасностью. Когда она захочет сделать решительный шаг, то поступит, конечно, благоразумно: в сущности она очень рассудительна. Подозрительные мужья похожи на лошадей с норовом.

На них-то и можно ездить с полной уверенностью, когда их хорошо изучишь и знаешь, в чем их норов состоит. Ну, теперь, есть у тебя карандаш? Отлично. Я напишу на карточке в ложе. Пока дай мне устроить с капельдинершей насчет передачи мне записки…

Мы были у дверей нашей ложи. Он остановился, чтобы сказать несколько слов женщине, стоявшей у двери. Я одним глазом видел, как он передал этой любезной особе первое попавшееся письмо, вынутое им из бумажника. В эту минуту у него было настоящее выражение хищного животного, кровожадное и лукавое, и его действительно элегантная внешность красивого малого становилась от этого почти отталкивающей.

- Дело сделано, - сказал он, - и мы будем аплодировать нашей приятельнице так, будто я не автор, а ты - не приятель автора. Мы положительно обязаны это сделать. Бедная крошка! Она будет так разочарована! Ты напишешь мне завтра или зайдешь ко мне сообщить о том, как она приняла мою выдумку. Я не беспокоюсь об результате. Любящая женщина никогда не сомневается в истине. Ее можно заставить поверить самым неправдоподобным вещам…

- А если она догадается, что я ей лгу? - перебил я. У меня на душе лежала наша выдумка, делавшая меня его сообщником, и я был готов отказать ему в своей помощи. Но сделать это - значило, не видеть более Камиллы в этот вечер.

- Она не догадается, - отвечал он.

- Однако же, если она будет настаивать, если потребуется моего честного слова?