Осень женщины. Голубая герцогиня

- Благодарю, - сказал Жак. Его самомнение было, разумеется, вполне удовлетворено. Ему было неприятно слишком открытое торжество над каким-то Турнадом или Фигоном, потому он продолжал: - Вы позволите мне, однако, сделать маленькое замечание?

Камилла, продолжавшая накладывать заячьей лапкой румяна на щеки, бросила на него теперь другой взгляд, в котором отразилось беспокойство, а он принялся передавать ей два незначительных замечания, которые ему сделал я, относительно слишком сильного подчеркивания двух реплик ее роли… Одно касалось выражения, с которым актриса сказала подруге: «Я не сержусь на него», говоря о своем, любимом ею, муже, другое - жеста, сделанного ею в ту минуту, когда она узнает почерк на адресе письма… Я не мог не любоваться изменением выражения их лиц и голоса в течение этого коротенького разговора. Внезапная серьезность их физиономии указывала насколько, несмотря на тщеславие с его и страсть с ее стороны, они в действительности были преданы технике своего искусства. Они забыли о существовании нас троих: Турнада, Фигона и меня. Со своей стороны, эти виверы делали вид, что разговаривают об интересных для них вещах, которых мы не в состоянии понимать. Я слышал название лошадей, вероятно, в то время пользовавшихся известностью: Фарфаде, Шаннон, Литтл-Дек, Фишю-Росс, вперемежку с профессиональными фразами писателя и актрисы.

- Ну-с, - сказал он мне, - когда мы вышли несколько минут спустя, причем Турнад и Фигон так-таки и не убрались. - Мы оставляем ее на жертву диких зверей, как христианскую мученицу, хотя она и не христианка, и не мученица, и ничего подобного… Ты видел, что и в ней скрывается уличный мальчишка, как и во многих ее сотоварках, несмотря на прерафаэлитский профиль… Теперь, когда мы ушли, эти две чучелы снова уставятся на нее, прости мне это выражение, но оно подходит к стилю разговора их троих, поверь мне. Что за странное, однако, созданья женщины! Можно подумать, что непроницаемая переборка отделяет влюбленную от той другой…

- Она часто вдается в этот дурной тон? - спросил я. - А они, зачем они позволяют себя так третировать?

- Ба, - отвечал он с присущей ему скромностью, - она бы им насказала и не того, чтобы доказать, что любит только меня: между нами сказать, я знаю, что Турнад за ней ухаживал. Что касается до них, то разве ты ни во что не ставишь удовольствия сказать в своем «bar» около полуночи, всасывая через соломинку свой drink: «Мы сейчас были у маленькой Фавье. Ну, и потешала же она нас…»

Мы дошли до дверей нашей ложи, и я хотел было войти:

- Постой, постой, - остановил он меня. - Ты забываешь, что мы еще должны зайти к г-же Бонниве.

- Где я откажусь от приглашения. Это решено.

- Где ты откажешься от приглашения. - Он взял меня под руку. Служитель отворил нам с подобострастнейшими поклонами дверь, соединяющую сцену со зрительной залой, и мой приятель продолжал, пока мы поднимались по новой лестнице:

- Чтобы вознаградить тебя, я посвящу тебя в подробности плана, как я думаю отделаться сегодня от Камиллы. Ты увидишь, как все хорошо подстроено. Когда имеешь дело с женщинами, особенно с актрисами, я всегда стою за самую грубую, самую невероятную ложь. Запомни рецепт. Это единственно, что удается, так как они не верят, что может хватить смелости все это выдумать… Сейчас, во время последнего акта, как раз в тот момент, когда Камилла будет на сцене, мне подадут письмо, и я сделаю вид, что читаю его. Понимаешь? Я обнаруживаю удивление и быстро нацарапываю что-то на карточке, которую оставляю тебе. Затем я выхожу.

Камилла все увидит и будет беспокоиться. Она нервно проведет свою большую сцену, что собственно и требуется, между прочим. Затем ты отнесешь ей мою карточку, в которой я объясню ей, что Фомберто… Ты знаешь его, конечно? Нет. Это один из тех немногих критиков, который не грыз меня за «Голубую Герцогиню» и поэтому Камилла его любит. Словом, что Фомберто повздорил с одним из своих собратьев и хочет непременно переговорить со мной, относительно секундантства. Я не мог отказаться. Ты подтвердишь эту историю. Она тебе поверит, все в силу слияния душ… И штука сыграна. Однако, ложе г-жи Бонниве № 32. Мы прошли ее… Вот она.

Говоря это, он постучал тем же маленьким золотым набалдашником, который только что послужил ему для открытия другой двери, но на этот раз жест этот был скромно-почтительный, а не как тогда - властный. Уважение к богатству, с титулом или без него, не составляет слабости одних господ Фигонов. Дверь с улыбкой и легким поклоном открыл господин в черном фраке и тотчас стушевался. Это был Бонниве, которому Жак меня представил; затем он представил меня г-же Бонниве и виконту де Сеннетерр, загонщику, и я очутился сидящим на одном из передних стульев, уступленном мне кем-то из этих господ. Молодая женщина брала из коробки позолоченными щипчиками обсахаренный виноград. Она ела его, показывая свои белые и маленькие зубки, с какой-то жестокой чувственностью. Я слышал, как хрустел на ее зубах леденец, в то время как она меня спрашивала: