Осень женщины. Голубая герцогиня

Быть может, в этот странный вечер, сидя в ложе Водевиля, я испытал бы не изящное, но весьма понятное чувство удовольствия отмщенной корпорации, если бы жертвой этой мести не была бедная маленькая Голубая Герцогиня. Когда она вернулась на сцену, я почувствовал жалость при виде более счастливого блеска ее глаз, более оживленного жара ее игры, заметного волнения во всей ее гибкой и нервной фигуре влюбленной женщины, считающей себя любимой. Когда она исчезла за кулисами, жалость эта перешла в негодование: мой приятель встал с лукавым выражением школьника, собирающегося сыграть ловкую шутку со стесняющим его надзирателем. Видя его издалека входящим в ложу г-жи Бонниве, я рассуждал сам с собой не без горечи:

«Зачем устроено так, что нравиться женщинам можно лишь уподобляясь женщине в худшем смысле слова?… Прелестная Камилла счастлива в эту минуту. Она раздевается и переодевается с веселым духом храброго созданья, прошедшего сквозь огонь для того, чтобы выиграть сражение для любимого человека. Она так хорошо провела весь акт… И не успела она отвернуться, как он уже обманывает ее… И этот обман усугубляет то удовольствие, с которым он ведет игру с другой. У самой большой плутовки из всех плутовок вряд ли когда-либо глаза горели такой жаждой нравиться, как они горят в настоящую минуту у этого известного писателя! И как серьезно жмет он руки обоим мужчинам, находящимся около этой дамы!… Один из них, наверно, муж, а другой, вероятно, соперник. Прекрасно, теперь он говорит обо мне, потому что злые голубые глаза лорнируют меня… Лучше буду следить за ходом пьесы. Это будет и достойнее, и приятнее. Мне давным-давно известно, что поэты, романисты и драматурги бывают сердечными только в своих произведениях. А как приятно было бы уважать чувствительность в том, чьим талантом восторгаешься. Вместо того, девять раз из десяти замечаешь, что, чем художник нежнее в своих произведениях, тем он черствее в жизни… Какая это жалость!…»

Был ли я вполне чистосердечен в этих рассуждениях с самим собою? Увы, нет! Я смутно уже начинал это сознавать.

Одно вероломство Молана само по себе не возмутило бы меня до такой степени, если бы оно касалось кого-нибудь другого, а не маленького Берн-Джонса из Водевиля, то я нашел бы его довольно забавным «фарсом», как говорили мы в мастерской. Особенно меня позабавил бы тот несколько сконфуженный вид, с которым Жак вернулся в нашу ложу.

- У тебя вовсе не тот торжествующий вид, который советовал принимать давнишний ловкий молодец: «гляди на публику в упор», - «знаете ли вы, стадо мерзавцев», и т. д. - сказал я. - Издали, однако, казалось, что твои дела идут хорошо.

- Слишком хорошо, - отвечал он, пожимая плечами, - г-жа Бонниве пригласила меня к себе ужинать после спектакля…

- А маленькая Фавье? - спросил я.

- Вот в том-то и суть, - отвечал он. - Я обещал проводить ее. Я не могу, однако, бросить ее в последнюю минуту: тогда я бы слишком заслуживал быть причисленным к тому стаду, о котором говорил этот неподражаемый проповедник энергии. Если же я откажусь сейчас, то дело выйдет дрянь: она испортит весь финал пьесы.

- Ты думаешь обо всем, - сказал я с иронией, на которую он не обратил внимания. - Что ж, брось г-жу Бонниве. Она не играет в твоей пьесе, и это отлично согласуется с упомянутым тобой правилом - на кокетство отвечать кокетством вдвойне… Она пригласит тебя в другой раз…

- Пока что, а я принял ее приглашение, - перебил он, - и в данном случае в этом-то и состояло кокетство. Было бы слишком легко хитрить с женщинами, если бы вся игра в том только и состояла, чтобы постоянно притворяться холодным. Бывают минуты, когда следует держать перед ними кубок повыше, и тогда они еще с большим жаром лезут кверху. В другие же минуты надо быть готовым исполнять их малейшие капризы… Одним словом, повторяю тебе, что я принял приглашение. Остается только придумать способ отделаться от Камиллы… Ну, - сказал он после минутного молчания, - кажется придумал. Слияние ваших высоких душ поможет мне. Но надо, чтобы ты согласился мне помочь. Ты согласен, не правда ли?… Так я представлю тебя г-же Бонниве. Она тебя также пригласит ужинать… Ты откажешься…

- Я и без того бы отказался, - сказал я, - не спрашивая твоего совета, - но я не понимаю, какое отношение…

- Ты поймешь после, - перебил он, и в глазах его снова заиграло выражение удовольствия от «представления», разыгрываемого перед покладистым зрителем, - доставь мне удовольствие поинтриговать тебя и обещай мне исполнить еще одну вещь, о которой я тебя попрошу. Не бойся, прекрасная душа, ничего дурного я не потребую. Вот и антракт. Прежде чем подняться к королеве Анне, зайдем опять к Камилле. Это входит в мой план… Слышишь? Какая сегодня прекрасная публика, как все оценивается…