Осень женщины. Голубая герцогиня

Но в этот вечер, благодаря воспоминаниям во время прогулки, предчувствию какого-то странного кризиса, который перевернет его жизнь, он испытывал какую-то особенную пылкость. Он усилил ее еще более, спросив себе кружку хорошего рейнского вина; она совсем опьянила его.

«А между тем, - думал он, - как хороша жизнь для тех, кто не имеет, подобно мне, тайной сердечной раны! Сколько вещей нам дано для того, чтобы ее развлечь, пополнить!… Книги, пейзажи… женщины, - это дано всем людям, или, по крайней мере, очень многим; но я не похож на других людей: у меня больная душа».

Он оканчивал свой обед. Освободив стол, чтобы подать кофе, гарсон положил ему на глаза номер «Temps», который он даже и не развертывал. Он взял его рассеянно, пробежал мрачные политические рассуждения, поучительные столбцы, взглянул на фельетон. Он хотел уже отложить газету, когда внизу четвертой страницы, между последними новостями, он прочел:

«Ille-et-Vilaine. - Кантон Тинтеньяк.

Выборы в земское собрание.

Де Рие монархист… 721 голос. Выбран.

Люро, республиканец… 485 голосов».

Прежде даже чем сообразить, какое значение могли иметь для него выборы в земском собрании Ille-et Vilaine, он почувствовал, что шаткая надежда, поддерживавшая его жизнь, разлетелась, как дым. Все исчезло, освещение, цвет, форма предметов, все куда-то рухнуло.

Когда он понемногу стал приходить в себя, он почувствовал, что не в состоянии ни минуты больше усидеть на этом месте. Он бросил на скатерть золотую монету и торопливо ушел в гостиницу. Сознание действительности медленно возвращалось к нему. Он начинал отдавать себе отчет, почему рефлективным движением своих нервов он тотчас же предугадал катастрофу. В его памяти звучали слова Рие, повторенные милым голосом Клары: «Я еду приготовиться к выборам в земское собрание. Как только меня выберут, я вернусь в Париж и попрошу у вас окончательного ответа».

«И что же! Это исполнилось. Он выбран. Он скоро выедет в Париж. Что я говорю? Он уже там! Он около Клары! Ах!…»

Он так жестоко страдал от этого представления Рие около молодой девушки, что вскрикнул настоящим криком раненого, нарушившим тишину гостиницы и испугавшим его самого. Ему казалось, что в эту минуту Рие крадет у него его будущее. Какое безумие! Это он сам отказался от этого драгоценного будущего, это он сам связывал себя с прошлым…

«Ну прекрасно; да, я хочу жить, хочу жениться, хочу любить молодую девушку, как любят другие мужчины… В общем это зависит от меня одного. Их свадьба еще не состоялась. Если Клара меня любит, она откажет Рие. А она меня любит».

Он встал, хотел бежать на телеграфную станцию. Но, нет! Он уже остановился, придумал какие-то материальные препятствия. Он представлял себе изумление Эскье и Рие, когда в Париже придет его телеграмма.

Лицо Жюли в слезах стояло перед его глазами.

Вся ночь прошла в порывах от решения к колебанию. Он написал два письма Кларе, униженно умоляя ее не давать слова, подождать… Но едва он написал их, как уже разорвал. Подождать! Чего подождать? Только одна смерть может разорвать такие узы, какими он связан с Жюли. Все, что он мог сделать, это испортить жизнь Клары, как он испортил свою собственную. Создать несчастное сердце наподобие своего? К чему это послужит?

«Мой долг ясен. Я связан с Жюли, которая отдала мне лучшую часть самое себя и если я ее оставлю, то у нее не останется даже утешения быть любимой, как Клара, человеком, которого она не любит… Бедная Жюли! Ах, хоть бы она, по крайней мере, была около меня!»

Светало; в гостинице послышалась первая утренняя возня… Мучительная ночь усилила утомление Мориса, ему страшно хотелось спать. Вдруг ему пришла в голову мысль; он с безнадежностью ухватился за нее. Прежде всего необходимо не быть одному; ему нужна сиделка в его любовной лихорадке…

«Я пошлю Жюли депешу, буду умолять ее приехать ко мне. Сюржера нет дома; и потом, кому какое дело? Жюли свободна… Она приедет».

Он тотчас же написал:

«Приезжайте. Я страшно одинок и грустен. Вы мне необходимы. Приезжайте».

Как только в коридоре послышались шаги, он отворил дверь и отдал телеграмму проходившему слуге.

Затворив дверь, он почувствовал сразу облегчение и утомление. Он не сомневался, что Жюли приедет, хотя бы масса препятствий мешала ее отъезду. «Она приедет… Она будет здесь, около меня». Он уже видел, как из отдаленной отчизны, это материнское объятие, эту дорогую грудь, на которой он не раз отдыхал усталый и тревожный. Прелесть этой мечты разнежила его, лишила последних сил. Он бросился на кровать и тотчас же уснул тем крепким, как смерть, сном, который не пробудят ни мысли, ни шум окружающей обстановки…