Осень женщины. Голубая герцогиня

Теперь, когда они были вдали от света, вдвоем друг с другом и свободны, ими вновь овладела молодая любовь. Те, кто этого не испытал, не могут даже представить себе, какое нравственное обновление заключается в этом простом переезде через границу двухсот или трехсот лье…

Никакое воспоминание о вчерашнем дне нс стояло между ними, они могли льстить себя неопределенной надеждой, что они навсегда останутся вместе и будут свободны: разве это не зависит от них одних? И потом, после стольких дней, проведенных вдали друг от друга, быть может, под этим влечением сердца, увлекавшим их горячее чем когда-либо в объятия друг друга, скрывалось воспоминание о прежнем влечении тела? Страсть, охлажденная привычкой, просыпалась и давала им иллюзию нового чувства.

Устройство их уединенной жизни очень заняло их. Они забавлялись видом этих двух одинаковых кроватей, стоявших рядом в одной из комнат, простой и чистенькой мебелью, больших печей с зелеными изразцами, маленькой, свеженькой блондинкой Кэт, исполнявшей обязанности горничной. Прежде чем идти обедать, они осмотрели высокий городок, расположенный уступами по склону скалы.

В предместье имеются три гостиницы, которые гид рекомендует одинаково. Они выбрали одну из наиболее окруженных зеленью, с широким живописным видом. Хозяин гостиницы знал несколько французских слов; его позвали, чтоб заказать меню обеда. Простой, но полный парижской элегантности туалет Жюли, вызывал замечания некоторых обедавших, приехавших из Франкфурта. Морис заметил это. Он подумал, взглянув на свою любовницу:

«Она действительно очень красива. Ей нельзя дать и тридцати лет… Где были у меня глаза сегодня утром?»

И в его мыслях уже роились туманные проекты. Не вечно же Жюли будет замужем; рано или поздно болезнь должна унести в могилу ее мужа… Тогда, разве он не мог бы?…

Он не посмел окончить своей мысли; а между тем он искал уже аргументов, чтобы убедить себя.

Они пешком вернулись на виллу. Луны еще не было, но ее появление угадывалось по бледнеющему небу, там, за сосновым лесом, в стороне Гамбурга. Они шли медленно; Морис просунул свою руку под руку Жюли. Когда они проходили по горному хребту, мимо отверстия, выходившего на равнину Франкфурта, она показалась им совсем иною, побелевшей от невидимой луны, усеянной огоньками.

- Посмотри… - сказала Жюли. - Море!…

Это была правда… Можно было подумать, что это безбрежное море, освещенное там и сям корабельными фонарями. Вечерние тени перерождали пейзаж и живописный горизонт превращали в фантастическую декорацию.

Они долго любовались им, прижавшись друг к другу. Поэзия этой ночи очаровывала их, молодила их влюбленные сердца, делала их готовыми отдаться друг другу, как в лучшие дни их любви… Дневной шум умолкал, но в окнах соседних вилл еще светились огоньки. Кому давали пристанище эти дома, стоявшие так близко к их дому? Равнодушным к ним людям, которых они никогда не видели, людям, чьи нравы, мысли, даже язык были им чужды. Земля, по которой они ступали, не была их землею; они были связаны с этой почвой, с этим небом, с этим пейзажем случайными узами, которые завтра же могут порваться. Они были здесь не более, как одинокие прохожие, которых никто не знает; но они были одиноки вдвоем, каждый из них чувствовал, что, несмотря на все, они любят один другого больше всего на свете. Будущее могло их разлучить, доставить им страданье, - пусть, у них всегда останется их высокая нежность; они всегда будут помнить, что даже накануне катастрофы, заглянув друг другу в сердца, они видели, что очень любят один другого.

Теперь группы деревьев, становившиеся все более и более темными на светлеющем фоне неба, казались гигантскими мысами, завершавшимися фантастическими скалами. Словно волшебный океан раскинулся полог неба, с бледными светилами. Электрические фонари, видневшиеся на горизонте, казались далекими маяками. Морис и Жюли дошли до виллы. Да, они действительно были путешественниками по этому морю грез, случайность, как буря, выкинула их на этот берег и, погибая, вместе они видели друг в друге целую родину. Трудно сказать, какая мысль навевала им серьезность в этом уединении. Они разделись, легли рядом в настроении высокой, чистой нежности, и поцелуй, которым они обменялись в эту первую ночь на чужбине, был самым чистым поцелуем в их жизни.

На другой день их разбудило свежее, яркое утро. Солнечные лучи, пробившись сквозь приоткрытые жалюзи, играли у подножья обеих кроватей.