Осеннее равноденствие. Час судьбы

— Лучше не отвечай, Дагна. Лучше ничего не говори и не объясняй. Хотя бы пока… помолчим…

Пальцы Дагны медленно соскользнули с висков и впились в бледные щеки. Она встала.

— Я должна уйти.

— Сейчас? Она кивнула.

— Побудь еще. Хотя бы полчаса.

— Я думала, вернешься, и я все… Не могу, Саулюс, сейчас не могу, когда ты так… когда я тебя вижу…

— Дагна!

— Ты все узнаешь и без меня.

— Подожди!..

— Когда-нибудь при встрече поговорим.

Оттолкнув кресло, Саулюс бросился к распахнутой двери, собираясь удержать Дагну, не выпустить. Ведь это недоразумение, просто недоразумение, нельзя же так… вверх тормашками опрокинуть всю жизнь.

— Тебе что-то наболтали обо мне и ты поверила, да?

Дагна стояла перед ним потупясь, вращая колечко на левой руке, — казалось, снимет и протянет — возьми, мне оно не нужно…

— Мало ли что набрешут… Я же не говорю, что я святой… Всякое могло случиться, но есть вещи, которые нельзя… Есть наша жизнь, Дагна, прожитые нами семнадцать лет, и я не знаю… почему ты уходишь… когда все так… Хотя, может, у тебя кто-то есть… может, за углом тебя ждет машина…

Он говорил задыхаясь, путаясь, пока наконец самому не стало тошно оттого, что несет черт знает что и Дагна сейчас посмотрит на него с омерзением.

— Не думай обо мне плохо, — ее рука коснулась отворота пиджака Саулюса.

От звука удаляющихся по цементной лестнице шагов у Саулюса подкосились ноги, он опустился на чемодан с подарками из Парижа и долго сидел в оцепенении, словно в гулком зале аэропорта в ожидании своего рейса.

Ладонь широка, изборождена глубокими морщинами, и маленькая испанская каравелла с поднятыми парусами плывет, как через Атлантику. Саулюс провожает ее взглядом, а каравелла удаляется, растворяясь в теплом тумане…

Автострада тянулась по берегу океана, мимо проносились автомобили, мелькали высокомерные пальмы и увитые плющом террасы домов, грозно маячили торчащие из воды скалы, отражающие натиск яростных пенистых волн. Саулюс издали узнал приближающийся Биарриц, в котором три часа назад они останавливались; Беата снова напомнила, что город основал Наполеон III, у которого была жена испанка… Саулюс молчал, а его спутник ленинградец Леонид Васильевич, сидевший сзади, хлопнул его по плечу: о чем она говорит? Саулюс пересказал в нескольких словах. Беата кивнула на роскошные виллы у подножия горы:

— Здесь можно чудесно провести время. Днем пляж, купанье в бассейне с морской водой на вилле, вечером казино. Мы с Робертом любили…

— У него был толстый бумажник, верно?

— Роберт умел жить. Конечно, вам из России…

— Я — из Вильнюса. Из Литвы.

— Вам, о т т у д а, нелегко понять. Человек нуждается в смене эмоций. Ведь Роберт был художником, кинорежиссером…

— О чем она? — снова спросил Леонид Васильевич.

— Ее муж был кинорежиссером, — Саулюс обернулся и увидел, что второй его спутник, Нурахмет, преспокойно спит, прислонясь головой к стеклу дверцы.

— Про мужа она уже рассказывала, — напомнил Леонид Васильевич.

— Видно, не может забыть, — ответил Саулюс.

Беата не правила своим «рено», а словно играла им, кончиками пальцев едва касаясь руля. Автомобиль летел с тихим гудением; взвизгнув на повороте тормозами, кренился набок, и у Саулюса по спине пробегал холодок.

— Роберт наверняка любил скорость.

— Когда-то он был гонщиком.

— А если бы вы тогда вместе ехали?

— Вместе бы нас и похоронили.

— Тебе повезло, Беата.

— Конечно, я получила страховку, — она рассмеялась и, не сбавляя скорости, достала из сумочки пачку сигарет.

— Я не это хотел сказать, — оправдался Саулюс и зажег спичку.

— Понимаю, — ответила она спокойно, выпустив дым в открытое оконце. — Это было три года назад, но я не люблю прошлое. Мы каждый день летим, летим, и нам некогда оглядываться назад. Да и не стоит, дорогой.

Последние слова Беата сказала наставительно, тоном человека, больше видевшего в жизни и лучше все понимающего, но мягко, стараясь не обидеть.

— Что она сказала? — полюбопытствовал Леонид Васильевич.

— Все еще о муже говорит.

— Нет, это вы, Саулюс Казимирович, начинаете романчик… Вижу, чувствую, — захихикал за спиной добродушный и немного наивный Леонид Васильевич.

Нурахмет, словно соглашаясь с ним, всхрапнул во сне и зачмокал пухлыми губами.

— Не надо оглядываться на прошлое, — со значением повторила Беата и встряхнула головой, словно отгоняя ненужные воспоминания.

Мышцы Саулюса напряглись, ему стало тесно на сиденье.

— Почему ты предложила поехать в горы?

— Пиренеи!.. Думала, они тебе понравятся. Всем вам понравятся, думала.

— Ты ничего не знаешь, Беата. Ты ничего не знаешь. Но тебя ведь не интересует прошлое, и у меня нет охоты рассказывать.