Осеннее равноденствие. Час судьбы

— Все, конечно. Когда мы с Бронисловасом расписались, сколько разговоров пошло, сколько бабы помоев на наши головы вылили!.. Мне-то что, видать, такая я уродилась, что всю жизнь босиком по горящим угольям хожу, и ничего, а он, мой-то, скоро пошатнулся, не выдержал, стал людей чураться, бросил работу в Вангае, теперь в райцентр ездит. Славный он, от всей души тебе говорю, и мне иногда так его жалко, так жалко бывает, хоть реви. Если б еще Лев под ногами не путался… Но ведь это мой сын, что я могу… — Поглядела печальными глазами. — Ах, как бы пригодилась сейчас бутылочка. Может, найдешь дома, Криста? Выручай.

На душе у Кристины отлегло. Хотя разум сопротивлялся, подмигнула Чеслове и убежала. Тетя Гражвиле выпучила глаза: «Детонька…» — и не нашла что сказать. «Надо, тетя, во как надо». Тетя Гражвиле достала початую бутылку вина и опять закатила глаза: «Однако, детонька…» Криста чмокнула тетю в щеку, и назад. Зачем она спешила? Чего ждала от Чеси, на что надеялась?

На столе уже поблескивал стограммовый стаканчик. Под потолком горела лампочка, и в ее свете все в комнате показалось до того унылым, что Кристина так и застыла с бутылкой в руке. Зачем она сюда пришла? Но это длилось несколько мгновений. Уселась на прежнее место, принужденно улыбнулась. Улыбнулась и Чеслова, зачмокала пересохшими губами.

— Молодец, Криста. Налей. Себе налей и мне.

Кристина нацедила несколько капель, выпила, а Чеслове налила полный стаканчик, подвинула к ней через стол.

— У каждой из нас свои беды. Хватает их.

Чеслова опрокинула стаканчик. Кристина снова бросила взгляд на фотографии на почерневшей стене. В глазах длинноволосой девушки таился упрек.

— Когда ты утром сказала, что живешь одна, не поверила. Не знаю почему. Сейчас верю.

— Почему сейчас веришь?

— Тоже не знаю. Просто вижу.

— Неужто видно?

— От женского глаза ничто не укроется.

— Твоя правда, — согласилась Кристина и снова налила Чеслове. — Еще в школе нам твердили, что каждый кузнец своего счастья, но если в одиночку будешь лупить по наковальне, добра не жди.

Чеслова держала в поднятой руке стаканчик с красным вином, вращала его, глядя на свет, долго так смотрела, пока, наконец, не заговорила:

— Учителя Моркунаса иногда на улице встречаю.

Сказала равнодушно, как бы между прочим, однако через граненое стекло краешком глаза покосилась на Кристину. Лицо Кристины оставалось спокойным. Через минуту Чеслова снова покосилась на нее.

— Здороваемся, а иногда и болтаем.

Не этого ли разговора ждала Кристина? Не это ли надеялась услышать… Ах ты, господи, Криста…

— Ведь давно знакомы-то, школьные годы вспоминаем. — Внезапно спросила напрямик: — Ты в городе его не встречала?

Кристина, казалось, только теперь пробудилась от странного оцепенения, непринужденно откинулась на спинку стула.

— Сегодня первый раз на улицу вышла… О, даже не помню, когда его последний раз видела.

Чеслова выпила вино и рассмеялась:

— И на сей раз придется поверить.

— Кому?

— Тебе, Криста. А ведь я думала: ты в кафе с Моркунасом сидела.

Кристина глядела округлившимися глазами, не зная, что делать: рассердиться на Чесю за такую бесцеремонность или все обратить в шутку.

— Дура я, вечно суюсь, куда не надо, — тут же извинилась Чеслова; от вина ее щеки раскраснелись, просто запылали. — В нашем Вангае, как в деревне, никаких тайн нету. Правда, когда ты с Моркунасом дружила, меня здесь не было, но я все знаю.

— Сам учитель рассказал? — с трудом произнесла Кристина.

— Он? Да разве он расскажет!

Чеслова вылила остаток вина в стаканчик.

— В те годы, когда ты училась, Паулюс постоянно сюда приезжал и бродил по берегу озера. Твоя мать не рассказывала?

…Паулюс как-то написал: «Каждую среду (в среду у меня нет уроков) приезжаю в Вангай, забегаю на почту. Какое счастье — твое письмо! Иду к озеру и только там начинаю читать. Потом хоть несколько раз прохожу по тропе вдоль озера, и мне все кажется, что я с тобой. Стою у нашего камня. Только мы с тобой о нем знаем». И в других письмах намекал: «Мне кажется, что тропа, по которой мы с тобой любили гулять, только от моих ног не зарастает травой…» Письма приходили каждую неделю, а то и чаще. Во время каникул Кристина возвращалась в Вангай. Они гуляли по берегу, катались на старой лодке и разговаривали, разговаривали без конца. «Паулюс, мне скоро уезжать», — как-то сказала она. Из рук Паулюса выскользнуло весло. «Лето еще только начинается». — «В лагерь попросилась, пионервожатой. Хочу поднакопить денег на осень». И следующим летом Кристина работала с пионерами, а зимой давала уроки, потому что нужны были новые туфельки, платье… ах, все было нужно. Она мечтала хоть чуточку принарядиться, чтобы Паулюс не спускал с нее глаз, чтобы пошел за ней на край света…

— Если по правде, то Паулюс мне тоже нравился. Уже в шестом классе гимназии он был не таким, как другие. Каким? Не знаю, как сказать. Может, слишком серьезным, даже неповоротливым. Все, бывало, ходят на голове, а он глядит со стороны и как бы спрашивает: чего это вы тут?..

— Не помню, — призналась Кристина. — Я ведь позже с ним познакомилась.