Осеннее равноденствие. Час судьбы

— Наверное, уже слышала, что не одна баба подсыпалась к Паулюсу, пробовала прибрать к рукам. Лет шесть назад такая Марочка вокруг него увивалась. Тоже учительница, но какая фамилия, не знаю, да вряд ли кто и знал, дети ее Марочкой прозвали. Девушка незамужняя, гораздо моложе Паулюса, с виду симпатичная, очень уж ласковая, бойкая, просто таяла, как за него хотела. И мужики и бабы — все их сватали. Моркунас вроде бы ничего, все шуточками отделывается. А потом слышим — точка. Отверг, забраковал Марочку. А я как раз тогда ей платье шила. Платье у меня в шкафу висит, а Марочка все не идет за ним да не идет. Наконец-то открыла дверь, вся аж черная, как драная кошка. Никак ты про тряпочку свою забыла, учительница? — спрашиваю. Забыть-то, говорит, не забыла, да не мило, говорит, ничего теперь не мило. А летом как уехала, так и не вернулась. Осенью встречаю я Моркунаса и спрашиваю… Мне-то что, почему бы не спросить, ведь не проходим мимо, не поздоровавшись. Почему же ты так, Паулюс, спрашиваю в шутку, почему такой разборчивый? Не подумала, что ему это не понравится, по лицу увидела — лучше бы и не спрашивала. «Был бы я свободен», — так он мне чудно ответил. Поглядел в сторону какими-то стеклянными глазами и сказал: «Был бы я свободен…» Повторил те же самые слова, что давно уже мне говорил.

Ей говорил, Чеслове? Почему она вздумала так шутить? Чеслова и впрямь рассмеялась. Как-то мрачно хохотнула.

Кто-то словно окликнул Кристину, и она встала. Не могла больше оставаться, сидеть и слушать Чеслову и сама говорить не могла.

— Уходишь? — Чеслова испуганным взглядом обвела большую комнату, на удивление пустую, неприветливую, с тремя фотографиями «Закатов» на стене.

— Поздний час.

— Бронюс не возвращается, — она посмотрела на лежащий на боку будильник, снова бросила взгляд на фотографии, будто увидела их впервые.

За окнами чернел вечер, где-то на улице монотонно гудел двигатель машины.

— Куда он мог деться? Ведь без прав, вдруг милиция забрала…

На лбу и вокруг глаз у Чесловы проступили глубокие морщины, одутловатое лицо приобрело жесткое выражение, грузные руки одернули куцее платье. Кристина опять, как час назад, подумала: что Бронюс в ней нашел? Где были его глаза?

— Видишь эту девку? — спросила Чеслова, ткнув пальцем в фотографии. — Кто она такая? Я Бронюса не раз спрашивала. Просто так, мол, случайно встретил, попросил позировать.

— Наверное, так оно и было.

— Думаешь?

— Конечно. Спокойной ночи, Чеся.

— Спокойной ночи, Кристина. А поболтать так и не успели. О детях — ни слова.

— В другой раз.

Пропустив Кристину в коридор, Чеслова схватила с тумбочки связку ключей и захлопнула дверь.

— Пойду-ка прошвырнусь.

— Да куда ты, Чеся?

— Не знаю. По улице поброжу.

— Да ведь, Чеся…

— Люблю я иногда по вечерам…

И нырнула в темноту.

Кристина всем телом почувствовала неимоверную усталость. Подкашивались в коленях ноги. Побыстрее бы добраться до постели.

* * *

Спи, тетя Гражвиле, спи, не зная забот, а мне вот неизвестно, когда удастся задремать. Мягкая теплая постель только раздражает, когда ищешь покоя и забытья. Даже глаза не закрываются. В сотый раз себя спрашиваю: вот вернись я тогда на Октябрьские в Вангай, выбросила бы мне гадальщица карту получше? И не могу ответить. Не нахожу концов оборвавшейся (а может, мною оборванной?) нити, чтобы связать их. А разве можно их связать?..

В середине октября (ровно через неделю после приезда Паулюса) сказали: женский октет во вторник выезжает на праздники в Минск. Вместе с ансамблем. Для ответного концерта. Каждый день репетиции. «Так, так, девица, разве что сам директор освободит. Но с какой стати он должен тебя освобождать?» Я молчала. Не знала, что сказать, как объяснить. Вскоре пришло письмо. Паулюс сообщал, что ранним утром девятого октября он должен явиться в военкомат «с вещами». «Приезжай на проводы. Кровь из носу. Как обещала». Мог и не напоминать. Ни о чем я не забыла, просто горела желанием ехать, как пташка в клетке металась и билась о стены, искала малейшую щелку, через которую могла бы упорхнуть. Наконец твердо решила: шестого ноября, предупредив старосту группы, пропускаю занятия и пулей лечу в Вангай, а следующим вечером возвращаюсь. Написала о своем плане Паулюсу. Он ответил: «Проводы переносим на день раньше. Это пустяк, не переживай. Буду ждать тебя под вечер, отвезу к себе домой, познакомлю с родителями, братьями, сестричками. Сама увидишь, какая славная у нас семейка — полная изба народу. Будут и родственники, и соседи, и учителя. Милая Криста, моя главная мечта и просьба к тебе: пусть этот вечер станет вечером нашей помолвки».