Осеннее солнце

На Долгом болоте Дрондины не тонули и лосями не забадывались, однако само болото располагалось километрах в восьми за рекой. Поэтому Дрондина согласилась на Тишкино, которое в двух.

Переправились вброд через Сунжу, Дрондина начерпала воды, дальше через дорогу, дальше в лес по тропке, с прошлого года она заросла и угадывалась плохо, но я в Тишкином сто раз был, сбиться сложно.

Тишкино болото – одно название, что болото. Оно давно пересохло, здесь не встретишь топей, трясин и зыбей, разве что чавкающую жижу в низинах. А так болото – это зеленые кочки и сухие и черные, как сгоревшие спички, елки. Когда-то здесь был ельник, но три больших разлива сделали дело, деревья умерли, мох разросся, получилось болото. А поскольку света стало много, разрослась клюква. Тут она крупная, водянистая и тяжелая, на сдачу, а в Долгом мелкая и сладкая, себе.

– Это Тишка гадит, – Дрондина чавкала сапогами. – Это он мне камень заранее подставил.  Но ничего, пусть, а я на его болоте всю клюкву вытопчу!

Лес словно подступил к тропинке, в прошлом году он не осмеливался так близко, мы шагали по коридору, предусмотрительная Дрондина вовсю стучала дубинкой по встречным деревьям.

– Этот Тишка сам пошел браконьерить. Подкараулил лося, стрельнул, и отбил ему один рог. Лось рассвирепел и загнал этого дурня на березу! Ружье этот болван уронил, а бутылку водки не уронил…

Известная история. Ночью Тишке Шнырову стало скучно на березе, он замерз, выпил водку и слез. Злопамятный лось поджидал в кустах, гонял дурака по болоту, пока у того не лопнуло сердце. С тех пор Тишка стал призраком и любит пошалить с ягодниками, особенно с Дрондиными.

– Он мою маму в детстве напугал, прикинулся меховым шаром и катался по кочкам с дебильным гоготом…

А я ведь привык. Ко всему этому. К лесу, к тропам, к бредням Шныровой и сплетням Дрондиной, ко всей этой жизни на холме, то есть в Логе.

– Но я этого гада не боюсь. Я вообще за то, чтобы болото переименовать. Надо переназвать в честь приличного человека! Например, в честь Некрасова. Или Гоголя. Хотя бы в честь Незнайки…

Тропинка кончилась, елки перекрыли ее окончательно, вытянули лапы. Вот говорят «лапы ели», а они на самом деле лапы. И тянутся.

– Я же говорила! – Дрондина указала на деревья. – Нарочно вредит, собака… Шныровым Дрондиных не испугать!

Дрондина свистнула, распугивая медведей, и устремилась в еловые заросли первой. Она изменилась, подумал я. Разом. Похудела что ли? Решительность появилась, резкость. Наверное, зуб удачи. Его Шнырова украла, но он чудесным образом вернулся к хозяйке.

Дрондина шагала, раздвигая елки дубиной, громко рассуждая, что даже от мертвого Шнырова одни неприятности, исключительно одни неприятности, что же говорить о живых…

Я сбился, шагнул в сторону, завяз лицом в холодной влажной паутине и пока обирал со щек липкую приставучую дрянь, Дрондина успела раствориться в зелени.

– Наташ! – крикнул я. – Наташ, ты где?!

Я не заблужусь, солнце сегодня есть, а Дрондина легко. Ищи ее потом с эмчээсом и спутником.

– Наташа! – крикнул я.

– Граф! – отозвалась Дрондина! – Иди сюда! Тут рядом!

Действительно, рядом. Я сделал несколько шагов сквозь еловую шубу и…

По всем кочкам, и между ними, и кое-где на стволах высохших деревьев расцвели белые цветочки. Похожие на ромашки, но не ромашки, без золотого сердечка. Похожие на одуванчики, но не они, вместо пушинок острые белые лепестки. А ростом с ландыш, пожалуй. И запах.

Едва выбрался из елок, как сразу почувствовал. Горький и холодный. Аромат так плотно висел над болотом, что я влип в него, как в недавнюю паутину, в горле запершило, и нос зачесался.

Тишкино болото было залито белым. Между кочками бродила Дрондина,  она находилась в отличном настроении, даже напевала, цветы не собирала, а гладила. Картина.

– Не, ты тоже явно Шнырова, – усмехнулся я.

Странные цветы, никогда раньше таких не видел. Похожие на лекарственные. Я сорвал один. Стебелек оказался неожиданно крепким, как у укропа, подался с трудом.

– Ты опять? Я Шнырице не сестра и не родственница им никакая!

Болото им. Незнайки на Луне.

– Вон как Тишка к твоему появлению обрадовался – цветы расцветил.

– Ерунда, просто… Просто зацвели вдруг…

– В августе?

– Сам говорил – лето чумное, все растет, погода хорошая… Не рви их!

Но я сорвал еще несколько, протянул один Дрондиной.

– Не знаю, как называются, – Дрондина разглядывала цветок. – Чудные… Ты видал такие раньше?

– Нет, – ответил я. – Забавно…

– Я тоже не видела. Необычные… Может, их принесли… ветры?

Дрондина нюхала цветок.

– Или древние какие, первобытные… – рассуждала Дрондина. – А вдруг они в Красную Книгу занесены? Вдруг их нельзя рвать?

Я усмехнулся. Отстегнул с пояса мультитул, выщелкнул ножик, и быстро нарезал цветов. Охапку. Вручил ее Дрондиной.

– Спасибо… У них лепестки почти прозрачные…

Я пригляделся. Лепестки на самом деле как из тонкого воска, и словно светящиеся изнутри, с глубокими золотыми крапинками и тоненькими синими прожилками. Никогда такого не видел. Красота.

Я нарезал еще один букет.

– Как живые… – Дрондина разглядывала цветы. – Светлячки… Есть такие цветы?