Осеннее солнце

– Ясно, – Дрондина достала телефон. – Убили дятла. А телефон у меня сдох. Чего делать-то будем?

Я не знал, что. Электричество безнадежно кончилось. Раньше мы с отцом хотели поставить солнечную панель не крышу. Но оказалось, что она слишком дорогая. Планировали поднять ветряк, но оказалось, что это недешево. Потом отец подумывал запрудить овраг и поставить гидродинамо. Но ничего так и не запрудил.

– То есть теперь мы без света, – кивнула Дрондина.

– Почему без света? У вас керосинка ведь есть?

– Есть. Керосинки, лучинки. Можно еще гнилушками освещаться, как у Тома Сойера. Правда, наверное, это особенные гнилушки, наши не светятся ничуть.

– А ты пробовала?

– Пробовала! – злобно ответила Дрондина. – Не светят!

Я гнилушек не пробовал, не знаю.

– Провода срезали, генератор сломали, гнилушки не светят. Так-так.

Дрондина размахнулась дубинкой и сломал штакетину. Забор сгнил давно, но мне не понравилось, что она мой забор ломает.

– Слушай, Наташ, да все нормально будет, – попытался успокоить я. – Скоро линию наладят…

– Да чего ты заладил?! – рявкнула Дрондина. – Все нормально, все нормально… Ничего не нормально! У нас жопа!

Я вздрогнул. Дрондина раньше на меня никогда не орала. Сколько я помнил. Она спокойная всегда была… Этим летом… Мы сели в автобус в июне, мы вышли в августе. И вот-вот должны начаться звонкие и прозрачные дни, когда небо синее, вода холодная, а листья золотые. Нина Викторовна, сочинение «Как я провел это лето» получится  огонь.

– А ты все о желудях! Насрать всем на твои желудя!

Я вдруг понял, что не хочу Дрондину видеть сегодня. А ну ее. Взбесилась… Ну, у Шныровой понятно что, а эта-то что?

В конце улицы Волкова показался полицейский. Он не спеша шагал между колеями по полосе травы, грыз яблоко, вертел головой. Здоровенную, в пол полицейского лица, антоновку, с яблони, росшей у самого начала. Антоновке еще недели две бы постоять, сейчас она кислая, у меня от одного вида слюна закапала.

– Вы полицию вызвали? – спросила Дрондина.

Я не успел ответить, как из травы вывалился Бредик и с яростным лаем кинулся к полицейскому.

Впрочем, атаковать цель Бредик не решился, остановился метрах в двух от и лаял, захлебываясь бешенством.

– Дети, заберите собаку! – крикнул полицейский.

Бредик кидался, заходясь, щелкая зубами.

– Заберите собаку, а то я ее отстреляю! – пообещал полицейский.

На «отстреляю» Дрондина среагировала, подбежала к Бредику и отвела его в сторону за ошейник. Бредик сделал вид, что успокоился. Полицейский на всякий случай расстегнул кобуру, продемонстрировал серьезность.

Интересно, как он через Сунжу перебрался? Ноги, вроде, сухие. Значит, он подошел к реке, снял ботинки, снял штаны, перешел вброд, надел штаны, надел ботинки, уронил в реку пистолет… А может, на «Урале» приехал. «Урал» как танк, полтора метра ему не глубина… Или на вертолете прилетел… Хотя вертолета я и не слышал.

– Ну, и что у вас тут происходит? – осведомился полицейский.

Он оглядел окрестности, и мне показалось, что слегка их обнюхал. Не понравился он мне. Заявился. У нас все сперли, а он заявился. И Бредик. Бредик пес на редкость бестолковый, но обычно на хороших людей не кидается. Ну, на Шнырову он бросается по семейному долгу.

– Так что тут у вас происходит?

– День Дрондиной, – ответил я. – Или Шныровой. Я сбился.

– В каком смысле день Дрондиной? – не понял полицейский.

– В этот день девяносто восемь лет назад прабабушка Дрондиной спустилась к Козьему колодцу и ее до смерти зажалили пиявки.

– Пиявки… – как бы утвердительно сказал полицейский.

– Гигантские, – уточнил я. – У нас тут водятся. Иногда нападают.

– А мама у тебя дома, умник?

– Дома. Пойдемте, я покажу. Заодно осмотрите место преступления.

– Какого еще преступления?

Я повел его к дому. Полисмен грыз яблоко.

– А тут у нас улица Волкова, раньше здесь семнадцать домов стояло. – продолжал я. –   А бабушка Дрондиной утонула  в бочке с ацетоном.

– Утонула?

– Потому что туалетную бумагу повадилась воровать. Это непростительно. Но это давно было, пятьдесят лет назад. И не до смерти, так, посинела слегка. А если день Шныровой, то он назван…

– В честь Шныровой, – закончил за меня полицейский. – Ее бабушка угнала трелевочник. Так почему ночью стреляли?!

Полицейский отбросил огрызок, и попытался придать себе официальный вид.

– И кто ночью стрелял?

Я рассказал.

– Ружье оформлено?

– А как же. На отца. Он на вахте, скоро приедет. Вот наш дом…

Я указал пальцем.

На крыльце показалась мама.

Полицейский представился, оказался Бурцовым Вячеславом, лейтенантом, и сказал, что им сообщили о стрельбе. Мама спросила, кто – тут связь на десять километров не работает, Бурцов ответил, что рыбаки у реки слышали выстрелы утром и потом позвонили, вот он и решил проверить – вроде охотничьих угодий тут нет, почему тогда стрельба?

Рыбаки у реки, значит.