Ну да, нижняя кромка облаков над горизонтом порозовела, переливалась, точно ее подсвечивали рубиновым лазером.
– После первого заморозка жди метеоритов, – задумчиво произнесла Дрондина.
Это правда. В августе приходят Плеяды, обычно в последние недели, но иногда и раньше, часто с заморозками.
– Шнырова говорила, что ее прадедушку убил хрустальный метеорит, – сказал я.
– Нет, не убил, – возразила Дрондина. – Но дураком сделал. Как обычно.
Я забросил последнюю донку. Леска легла поперек течения, вытянулась и выгнулась, ослабла, прижавшись ко дну.
– Поздно уже, – сказала Дрондина.
Да, точно, ондатры выбрались из нор и плавали, выставив из воды тупые морды. И мы отправились домой. Дрондина молчала. И я молчал. Так молча поднимались в гору. А под утро меня действительно разбудил заморозок.
Разогретое железо на крыше съеживалось и стеклянно хрустело, отчего приснился метеоритный дождь. Он походил на град, метеориты калибра крупного гороха стучали по крыше, скатывались в водосток и стекали в железную бочку. Я успел подумать, что это очень здорово – метеориты дорогие, а у меня их теперь целая бочка, Туманный Лог, место метеоритной силы…
На крышу ухнул метеорит покрупнее, так что звякнуло стекло, и я проснулся, и только проснулся, как метеориты у них там кончились.
Некоторое время я думал – посмотреть на бочку, потом решил, что все-таки сон.
Утром мы с Дрондиной отправились проверять донки. Заморозок немного подвялил яблоки, а вишня стала слаще, набрал в кружку, плевались, пока спускались к реке.
Первая донка, я дернул резинку. Ничего. Если язь сел, то сразу чувствуешь, он башкой трясет так, что в руку отдает. На леску налипло проточной тины, отчего казалось, что я тяну не донку, а невод. Дрондина свистела, замерзла и свистела, чтобы не замерзнуть еще сильнее.
Ни на одну не клюнуло, даже червей не обкусали. А сами черви сдохли, завяли, висели на крючке водянистыми макаронами и на приманку не годились. Смотал донку, бросил на песок. Взялся за вторую, но на второй тоже тина и сопли. Я показал сопли Дрондиной и объяснил, что это подлещики, мелкие, с ладошку, они любят о леску чесаться. В августе солнце остывает и вода остывает, подлещик сопливеет и шелудится, по всем бокам слизь, и если эта слизь попадет на леску, то другая рыба и близко к наживке не подойдет.
И на остальных донках никакого результата, тина и слизь. Достали лески, а потом костер жгли. Устроились на песке рядом с глиняным горбом и кустом ивняка, я собрал сухар со всего пляжа, сложил в кучу и зажег. Хорошо смотреть на огонь. И горят сухие коряги ровно, с горьким речным запахом.
А Дрондина дымовуху скрутила. Подобрала пластиковую бутылку, насадила на длинный ивовый прут и оплавила, обмотала подниз берестой, сунула в огонь и когда пластик и береста разгорелись до черного дыма и сплавились, сунула в песок. Огонь погас. От бересты и пластика потянулся белый дым, похожий на самолетный выхлоп. Если правильно сделать, час может дымить. Бессмысленные, но красивые штуки, если наставить по пляжу штук пять, получается интересно. Особенно в безветренный день, тогда дымы поднимаются отвесно в небо, если взять в руки по дымовухе, можно рисовать в воздухе круги и буквы.
Дрондина пробовала, но у не получались лишь «У» и «Г».
Коряги прогорели, песок прокалился, я зарыл в него пять картошин и снова развел над ними огонь.
Дрондина сидела на песке, дымила, швыряла в воду гальку, искала курячьего бога и приговаривала, что все это ерунда, толку от курячьего бога никакого нет, она сто раз находила, вешала на шею – и ничего, зуб в коробке и то лучше действует, если бы не всякое ворье.
Я объяснял, что настоящие курячьи боги раз в сто лет встречаются, обычно за них принимают слипшуюся глину, в которой проели ходы ручейники, а чтобы камень, который можно на шнурок повесить, так это редко, ручейники-камнееды в красную книгу занесены, но если постараться, перебрать пятнадцать кубических километров, то повезет.
Дрондина отвечала, что у ее прабабушки было целое ожерелье из таких камешков, но потом его украли Шныровы, а украденный курячий бог действует наоборот честно найденному.
– Поэтому у нее и прыщи, – так сказала Дрондина.
Я не припоминал у Шныровой прыщей, но спорить не стал, жег костер, надо, чтобы песок хорошенько пропитался жаром, тогда получится. Но картошка не удалась, оказалась запеченной с одной стороны и сырой с другой. Дрондина сказала, что это осень, земля начала изнутри остывать и поэтому картошка не прожарилась, дело к зиме, а сама она пошла есть макароны.
Так мы и отправились домой.
Весь день я слонялся вокруг дома и вокруг тополей, а потом на крыше валялся и смотрел в бинокль на пролетающие самолеты.
А вечером снова спустился к Сунже, закинул донки, а следующим утром разбудил Дрондину, и мы проверили закидушки. Тина и слизь.
После трех дней неудач я предложил закинуть на лягушку, вернее, на лягушонка, однако Дрондина воспротивилась и вспомнила про мышей. Они все равно дохлые, чего добру пропадать?
И притащила.
Дрондина потрясла пакетом с мышами.