Осенний август

Вера попыталась подумать о Матвее. Обладал ли он этими качествами? Наверное, да, если ее так тянуло к нему. Но он был более дружелюбен и остроумен, чем Ярослав, не умеющий выглядеть смешно. С ним она как с единственным на свете другом хохотала до сгибания пополам. Он не стеснялся уважать женщин. Ярослав же помогал без шуток-прибауток, как Матвей, и не забывал обещаний. Он охотно позволял ей укрываться в своей тени, хотя Вера и не позволяла руководить собой. От каждого его действа веяло значительностью. Он начал казаться Вере надежнее Матвея. На миг Вера испытала досаду от того, что Ярослав не вел себя как завоеватель с ней, а усвоил тон отца. А к Марине, колкой, высокомерной, был странно привязан, стоически терпя ее язвительность. Вере вновь стало грустно от того, что люди куда-то ускользают, имеют от нее какие-то секреты, легко вступают в контакты… В то время, как она обо всем узнает последней.

– Я бы не сказала, что у Ярослава непомерное самомнение, – проговорила Вера, когда эти размышления пронеслись в ее голове за секунду.

– Чтобы понять мужчину, с ним нужно спать.

Вера покраснела.

– У тебя есть друг?

Вера задумалась.

– Нет.

– Может, оно к лучшему. У меня их было столько, что черт ногу сломит.

– И что это дало вам… тебе?

Марина странно прищурилась.

– Не знаю. Просто так идет по накатанной.

– Какие-нибудь… Эмоции? Новые впечатления?

– В общем, да… Но ты усложняешь повседневность.

Вера задумалась вновь.

– Так я лучше понимаю. Мне кажется, что так я лучше разбираюсь в хаосе, который творится вокруг.

– Порой лучше просто жить, отдавшись чувствам.

– Наитием?

– Именно.

– А разум?

– Прибереги его для стариков, – рассмеялась Марина, закинув голову.

Почему-то, даже когда она смеялась, она оставалась холодноватой.

– В этом секрет иметь большой круг знакомств?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну… глубоко не вникать в людей, от каждого брать понемногу, каждого немного понимать и чуточку любить?

Теперь уже задумалась Марина. Она смотрела на Веру своими большими серо – голубыми, в темноте превращающимися в синие, глазами.

– Наверное… – проговорила она и рассмеялась. – Откуда ты такая взялась-то?

«Что за нелепая потребность желать жить легко?» – подумала Вера. У нее мелькнула мысль, которая раньше не приходила – из каких социальных кругов вышла Марина? Вроде бы это должно быть важно, хоть раньше Вера и не придавала этому значения.

Вера украдкой взглянула на ее высунутую из халата длинную худую ногу. На странную ухоженность в бытовой неразберихе. Она чувствовала, что Марина любит порядок и комфорт. Но как она могла достичь его в таких спартанских условиях?

Ее ярко выраженный материнский инстинкт, порой наблюдающийся у бездетных женщин и проецирующийся даже на Веру, которую легко можно было бы расценить как соперницу, небольшая глупость при ушлости и желании комфорта одновременно озадачивали и забавляли Веру. Колорит этой ленивой, вздорной и по-своему властной женщины филигранно переходил в нелогичность собственных поступков и незлобивость. А все вместе приводило к безалаберным ситуациям с мужчинами.

Вере рядом с Мариной казалось, что она недостаточно воспитана, утончена… Словно и не было этих муштрующих лет старого режима. Не на свой особый вкус, колюще видящий лишь искренность, а на уклончивый и едкий взгляд Марины. Уж в чем-чем, а в умении поставить себя, яростно скрывая страх не быть совершенной, хозяйке дома нельзя было отказать.

С умным видом, не теряя величавости и манкости, в кругу Марины принято было обсуждать текущие проблемы, щедро сбагренные заимствованными откуда-то мнениями и фразами. Непрерывно курить и отпускать двусмысленные шуточки о собравшихся. Марина охотно занималась черти чем, напуская на себя печать печали, переустройства и борьбы одновременно. Но Вере это быстро надоело, их мишура почти не подхлестнула ее к пропасти увлеченности чем-то пустым. Но дурные девушки, полные сил и непогрешимости, неизменно имели на нее влияние. И она взирала на лоскуты общества Марины словно из партера. А с Матвеем можно было дискутировать, кричать на него, нервно смеяться от невозможности подобрать аргумент и, через секунду его находя, ликовать и торжествовать от того, что он, кладезь аргументов, на минуту замолкает от услышанного.

Такие, как Марина, притягивали, отравляли помыслы, заставляли хотеть быть с ними, на их блестящей стороне. «Зато она хороший человек», – постоянно слышала от нее Вера о ком-то и удивлялась, по каким критериям она это определяет, сама не являясь оплотом морали. А потом понимала, что Марина сама себя считает едва ли не идеалом, поэтому, разумеется, имеет право судить о ком-то, кто оказался более близок к ней по мировоззрению и оценке.

44

– Женщина должна вести домашнее хозяйство и растить детей – это аксиома.

Вера опешила. От Марины, явно несоответствующей озвученному идеалу, она не ожидала подобных перлов.