– И вообще. Среди моих друзей много студентов. Мест в общежитии на всех не хватает, они спят на полу вперемешку с крысами. И это в Петербурге. Про другие города и думать страшно.
– Не желаю продолжать разговор в таком пессимистическом ключе.
– Или просто не желаешь видеть правду?
Противоречить кому-то всегда было болезненным для Веры – она слишком пеклась о благополучии других. Но культ Ярослава среди мужчин самопроизвольно провоцировал ее ему противоречить. Он олицетворял господствующий класс всегда преуспевающих мужчин, захвативших управление жизнью после воронки чужих клыков.
– Откуда… С чего именно ты начал этот разговор? Все меняется к лучшему, как ни крути… В начале двадцатых я думала, что мне самой придется платить за учебу, потому что я буржуй. Но обошлось. Люди слишком любят стенать о том, как все ужасно.
– Или восторгаться тому, чего нет.
– Люди так же норовят обвинять всех и каждого в обстоятельствах, в которые они оказались вовлечены, – добавил Матвей.
– Но и скрестить на брюшке ручки в угоду обстоятельствам тоже не дело, – отозвалась Вера.
– Со временем… Будто бы никто в итоге-то и не виноват, а порой хочется повеситься.
– Если ты рожден в нищете, то практически нет шанса, что ты когда-либо оттуда выберешься, – поспешно вмешался Матвей, нарочито неверно истолковав услышанное и будто опасаясь, что затронутая Ярославом тема переведет разговор в нежелательную плоскость.
Вера с какой-то тревогой глянула на Матвея. Ей показалось, что лица собравшихся стали тусклее.
– Я верю, что чувства поддаются корректировке. Если работаешь над собой, все по плечу. И то, что, казалось, разрывало тебя год назад, становится пшиком.
– Это все верно. Если только хочется работать и чего-то искать. А не бегать в опротивевшем колесе. Порой хочется быть дятлом каким-нибудь. Искать себе червяков, что-то создавать, а не думать о происходящем. Когда мысли эти просто обездвиживают, вытягивают жизнь.
Вера почувствовала в носу что-то противное, гниющее, как при насморке. Вмиг истлел налет беззаботной летней жизни, в которую они так старательно играли.
14
Обжигающим глаза хлопком росли облака над стальной Невой. Смазанные, они сочились светом о каток воды в реке, солнце растворялось в горизонте.
– Ты все еще влюблен в Полину? Саднит, что она оставила тебя?
– Почему ты делаешь вид, что тебе не все равно? Наш брак для обоих – развлечение, веселость, средство от скуки, – подражая ей, едко заметил Матвей.
Но это не остановило, а лишь мрачно подзадорило Веру.
– Ты бы сейчас пошел за ней, если бы она вернулась.
– Поля привлекала меня как женщина и отталкивала как человек. Я пытался мириться с ее характером, но после первой обиды испытал облегчение. С тобой, мне казалось, будет легче сладить… Видимо, я недооценил твою упертость.
– Это ты теперь так говоришь. Выдаешь желаемое за действительное.
Матвей закатил глаза.
– Обычно женщину зовут упертой или пинают за ее невыносимый характер, если она не хочет всем угождать, и это вызывает у тех, кто привык к этому, злорадный ступор.
– Ты так увлеклась своими женскими правами, что начинаешь забывать о моих.
– Ты ими наделен от рождения.
– Снова эти песни…
– Тебе ли понять, – зло усмехнулась Вера.
Ее снова подтачивала пленительная обида, разрывала едва зарубцевавшуюся пленку болезненного самолюбия.
– Тебя увлекла игра искупления за ту ночь. И ты решил жениться…
– Что ты несешь?
– Наверное, я казалась тебе блеклой на фоне сестры…
– Господи, ты до сих пор выясняешь, кто победил и как?! Зачем, Вера, зачем? Почему ты не можешь понять, что в жизни нет победителей, что мы все в чем-то потерпели поражение?! То, что казалось нам значительным, через пару лет рассыпается в прах, не говоря уже о смерти. Я даже не вспоминаю Полину, мне жаль ее жизни и все.
– Почему ты женился на мне? – спросила Вера, не слушая предшествующие разъяснения. Ее упрямство и полное безразличие к его словам – зачем тогда спрашивать? – выводили его, всегда такого терпеливого, из себя.
– Ты указала много причин и каждая из них по-своему верна. Но я никогда бы не остался с тобой, если бы ты была мне противна. Никто не связывает себя с человеком только из жалости или только по расчету. Тому множество причин. Мне уже поднадоело твое рытье даже там, где ничего нет.
– Ты бы предпочел жену-деревяшку.
– Ну вот опять, – с раздражением вздохнул Матвей, растягивая слова. – А нельзя ли просто жить спокойно? Думать о внешнем… Многие без сожалений тратят на это жизнь.
– Это не про меня, – полушутя отозвалась Вера.