Сидоров вышел наружу, и, зайдя с левой стороны развалин, незаметно подобрался к джипу сбоку. В машине сидел человек и ритмично, в такт музыке, мотал головой. Сидоров подумал, что боевик либо пьян, либо под дозой, иначе бы услышал звуки перестрелки, раздавшиеся в приёмной взрывного цеха. Впрочем, рокот барабанов заглушал все остальные звуки. Музыка рвалась из динамиков через слегка приоткрытое стекло. Вместе с музыкой из щёлки тянуло дымком сигареты с марихуаной. Сидоров хорошо знал этот запах, приходилось пробовать в молодости.
Он положил автомат на бетонную плиту, в тень, вытащил из-за пояса «беретту», привёл в боевое положение, и, спрятав пистолет за спину, уже не таясь, подошёл к машине и решительно постучал в окно.
— До города не подбросите?
Чеченец вытаращил глаза от возмущения. Он сделал щель пошире и закричал, перекрикивая музыку:
— Шакал! Ты что, савсэм абарзэл? Я на таксиста пахож, да?
— Вылитый, — ответил Сидоров и выстрелил чеченцу в голову.
Вернувшись в цех, он увидел, что никто не разошёлся. Все слушали Окрошку. Окружённый бомжами, он стоял посреди цеха и описывал поединок с чеченскими отморозками, не забыв в повествовании отвести главную роль себе, любимому.
— Если б не я, всё! Трындец пришёл бы и Ляксеичу и его родственнику, Альфу этому. Я всегда чую, когда жареным пахнет. Автомат наизготовку, дверь костылём вышиб и ка-ак дал! Думаю, эх, Ляксеича бы не зацепить! Но, ничего. Прицельно стрелял — по чёрным головам. Как в Афгане по душманам…
Сидоров подошёл к собравшимся. Бомжи расступились, пропустили его внутрь круга.
— А я чё? Рассказываю тут, как дело было, — оправдываясь, сказал Окрошка и засобирался, — пойду, посмотрю, как там Альф. Обосрался, небось, с перепугу…
— Подожди. Тоже послушай, — Сидоров повёл головой, всматриваясь в обеспокоенные лица бомжей. — Братья! Вольные люди! Подвёл я вас. Привёл в дом беду. Бежать вам надо, мужики! Уходите, кто куда! Надеюсь, уляжется всё скоро. Вернётесь, и, как прежде, жить будете. А сейчас уходите. Прямо сейчас. Не могу вам всего объяснить, но прошу: уходите. Опасно здесь оставаться. С минуту на минуту сюда враги пожалуют. Ничего с собой не берите, если у кого есть что взять. Я тоже ухожу. Дай бог, останусь в живых, свидимся.
— А я? — не понял Окрошка. — Я на костылях далеко не убегу.
— С нами пойдёшь, — пообещал Сидоров.
— Ну, с тобой Ляксеич, это пожалуйста. А так — нет.
Люди стояли, расходиться не хотели, ждали ещё каких-то слов, но Сидоров больше ничего им не сказал, быстро ушёл наверх, а через минуту они с Альфредом уже направлялись к джипу. Окрошка ковылял следом.
— А Бирюк-то не пошёл никуда, — ябедничал он, — вот морда уголовная! Знаю, куда он намылился. Все из цеха, а он котомку взял свою и стоит. Ждёт, когда все выйдут, чтобы в бомбоубежище укрыться… Ляксеич?
— Чего тебе?
— А может, и нам надо было в каземате отсидеться?
— Нам некогда отсиживаться. Действовать надо.
— Оно, конечно, действовать кому-то надо. Но почему нам? Мы что, мало повоевали? Мало мы черножопых на тот свет отправили? Трёх аж! Одного ты, Ляксеич, и я двоих завалил. Одного прям в жопу в его чёрную. Хватит с нас, можить, геройств этих? Сидели бы себе сейчас в бомбоубежище… Тепло, светло и мухи не кусают. Оружие под боком… Ой! Это кто? Кто это тут валяется?
— Четвёртый чеченец.
— Четвёртый? Это ты его? Ну, ты молоток, Ляксеич! Как и я, двоих завалил. А я чуть об него не запнулся…
— Давай, забирайся, вояка, на заднее сидение. Там тебе с костылями удобней будет. Поехали.
Альфред, открыв переднюю дверцу и ступив на подножку джипа, спросил глухим замогильным голосом:
— Это что, кровь?
— Клубничный джем, — Сидоров пошарил в бардачке, и, вытащив тряпку, сунул Альфреду. — На, вытри. Испачкаешь новое пальто.
После секундного замешательства Альфред нехотя взял тряпку, и, пересилив отвращение, вытер сидение и стекло дверцы.
Когда они въезжали в город, часы показывали девять, и было совершенно понятно, что на встречу с арендодателем они опоздали.
— А куда мы едем, Ляксеич? — подал голос с заднего сидения Окрошка.
Действительно, куда?.. К Мотовило? Если бы Сидоров был один, он так бы и сделал. Но с ним было ещё двое. Гоша, конечно, не откажет, но три нежданных гостя, это, считал Сидоров, было перебором.
Не знаю, хотел ответить Сидоров, но, взглянув в зеркало заднего вида и увидев беспечные Окрошкины глаза, в которых не было и проблеска обеспокоенности за свою судьбу, только спокойное и покорное ожидание того, что на этот раз прикажет его начальник и отец родной, передумал.
— Сначала надо машину бросить, — сказал он. — гаишники остановят, а у нас ни паспортов, ни прав, ни доверенности.
Сидоров свернул в неосвещённый переулок, прижался к обочине и заглушил мотор.
— Эх, — кряхтя, сказал Окрошка, выбираясь из машины, — опять ножками топать. А классно на джипе кататься! Комфорт. Давай, Ляксеич, динамит продадим и такую же тачку купим.
— По помойкам будем на джипе разъезжать? — усмехнулся Сидоров.