Расчищаем письменный стол, убираем лишние книги, стираем пыль с бумаги, локтем отодвигаем прочие предметики. Расчищаем время, подготавливаем поляну, вырубаем подрост.
Готово. Ничего не мешает.
Широкий прокос в судьбе.
Голая хозяйка хутора входит по колено в воду и выкашивает узкую дорожку в прибрежном густом тростнике, вот она уже по пояс в воде, можно выплывать на середину озера.
МОЯ СВИНЬЯ
Когда все расходились на работу и начинало светлеть, во дворе появлялась старуха Марина. В правой руке у нее было ведро, под мышкой лист картона, левой рукой она тащила на короткой веревке спаниеля.
Не выпуская поводка из рук, она расстилала картон на снегу, разминала содержимое ведра и высыпала его на картон. Голуби, которые давно уже ходили около, принимались за корм, спаниель, с необрубленным хвостом, нервничал, старуха его уговаривала, но он рвался с поводка на голубей, и тогда она била его по жирной спине.
— Галочкам холодно, — вдруг повернулась она ко мне. Я попятился. — Галочки, галочки, — звала она осторожных галок, сидящих на крыше соседнего дома. — Видишь, а подлететь боятся.
Я испугался, потому что у нас во дворе все знали, что она ненормальная. Она принялась рассказывать мне, что корки она выпрашивает в столовой и за это ей пришлось подарить судомойке новые штиблеты, хлеб она трет на терке, а то если дать размоченные сухари, то в зобу у голубей они почему-то замерзнут и они все помрут. Я представил себе, как они в один прекрасный день все бы скопытились, и подошел поближе.
Ее проклятый пес вцепился мне в штанину, а старуха принялась расспрашивать как ни в чем не бывало, где я живу и как меня звать. Я наврал ей, что меня зовут Вася, а на свои окна на девятом показал правильно: пусть знает, что я на нее смотрю по утрам.
Пес отошел от моих штанов.
Мне надо было делать уроки, и я пошел домой.
Мать сидела за столом и писала передачу для телевизора. Дверь на балкон была полуоткрыта, мокрые следы валенок вели к столу.
— Опять курила на балконе, — сказал я, закрывая дверь и опуская шторы, чтобы мать не отвлекалась. Она подняла голову, вынула из машинки исписанный лист и подмигнула мне.
Я пошел на кухню. Там я включил погромче радио, чтобы не слышать треска машинки, и стал искать съестное. Полную кастрюлю вареной картошки я нашел сразу, но свежего хлеба не было, пришлось лезть в корзинку с черствыми кусками. Опять мать забыла пойти в магазин, и меня что-то не посылает, а я не пойду, надоело каждый день ходить. От засохшей полбуханки было не отрезать, не откусить, пришлось размачивать ее под краном.
Наконец я принялся за еду. Сбоку у меня лежала салфетка, нос упирался в кастрюлю с неочищенной картошкой, размякший хлеб я мазал аджикой — грузинской острой едой из банки, перед собой я положил ботанику, а по радио передавали историю про мальчика, который все хотел поехать в Сиверскую. Когда кончилась передача и я наелся, я пошел к зеркалу посмотреть на себя.
Я пощупал скулы, оттянул двумя пальцами щеки, надул их и быстро-быстро зажевал, как хомячок.
«Хомяку хорошо, — думал я, — у него мешки для еды за щеками, а с моей матерью запасу не сделаешь, совсем отощаешь».
Я надел маску совы, которая висела над зеркалом, и стал думать, как прокормиться, чтобы быть сильным и всех побеждать. Нос у совы свисал крючком мне до зубов, глаза были круглые. Вот бы напугать тетю Таню. Или завести бы настоящую сову, пусть живет на верхней полке в кладовой, днем спит, а по ночам, как вылетит, только с головой укрывайся, — крыльями машет. Только надо двери в комнаты оставлять открытыми, чтобы страшнее. Хорошо бы, чтоб в квартире были всякие темные углы, а то все давно известно, а ночью хорошо бы, чтобы никто не знал, куда забралась сова сейчас, и потому попробуй-ка сунься в угол.
Мама тогда не будет ночью работать, а ляжет спать, а если испугается, то, может, придет ко мне в комнату, чтобы не так страшно, а если мама уж очень будет бояться этой совы, то можно сову перевоспитать, изменить ей режим дня, пускай по ночам спит.
Интересно, чем ее кормить, у нас ей поживиться нечем будет, живо станет облезлая и нестрашная.
— Иди в школу, выключи радио и вынеси, пожалуйста, мусор. — Я пошел на кухню, вытряхнул коробку из-под торта с картофельными очистками на газету, завернул все, взял портфель и потащился в школу.
На каждом этаже у нас была дыра мусоропровода, а рядом стояли цинковые баки для объедков: такого добра было полно везде.
Тут-то мне и пришла в голову эта идея, с этого то все и началось.
Я выкинул свои дурацкие очистки, кроме моих там было еще много всякого пропащего добра: сухари, объедки торта, кожура от яблок, макароны, остатки супа и много чего, не разберешь. И с чего это я стал разглядывать всю эту мерзость, но это была еще не очень мерзость, потому что все было только что выброшено и на холоде сохраняло бодрый вид.
На всех уроках я думал о своей идее, но нужно было достать деньги. Когда я пришел из школы, у моей мамы сидела подруга Таня. Она первая меня увидела и закричала как дикая: «Твой Митяй из школы пришел!»