Осенний поход лягушек

И вот на меня катятся два зайца, я давно держу ружье, правая рука у меня без рукавицы на железе, я прижимаю руку к прикладу, жду, на меня бегут два зайца, я стреляю в который плотнее, но это только тень, живой заяц делает скидку в три метра и удирает снова двойным зайцем.

Я просыпаюсь.

— Что ж ты все скинул, — говорит дядя Ваня, поднимает тулуп с пола и бросает мне на ноги, — спи.

Он уходит. Сквозь морозное стекло светит луна. На вешалке как живые висят темные вещи. С края постели свесился темный рукав. Я поднимаю его и кладу к себе на подушку. Он воняет. Я снова сижу под сараем.

Паленая щетина

Весь день возились со свиньей. С утра раскладывали на снегу перед сараем все необходимое. Заливали горелки бензином, пробовали силу пламени.

Потом вдруг все ушли. Когда я посмотрел в окно, никого не было, только дверь в сарае то открывалась, то закрывалась. Я сдернул с гвоздя чью-то фуфайку, схватил шапку и выскочил из дому. Не глядя в сторону сарая, я выбежал из ворот и спустился к реке.

У проруби возился дядя Ваня. Он закрывал четырехугольную дыру деревянной крышкой. Вокруг было скользко.

— Уже палят? — спросил дядя Ваня, увидев меня.

— В кого? — не понял я.

— Зарезали Сысойку?

— Не знаю, — сказал я, — а что?

— Не могу я этого видеть, — сказал дядя Ваня, — я к нему привык, придешь к нему, смотришь, чтобы не опрокинул, все доедал, даже ему наклонишь — жри, Сысойка, поправляйся. А потом подумаешь: «И чего ты, дурак, жадничаешь, скорее прирежут».

Когда мы возвратились, окровавленный Сысойка лежал на боку и трое мужиков смолили его синим пламенем из своих горелок. Я подошел поближе. Один бок был уже без щетины, пятнистый, как леопард.

— А не скажет ли хозяйка, что мало палили, — сказал один из мужиков и перевернул тушу на другой бок. Под примусным пламенем горелки щетина сразу сгорела, на коже вздувались и лопались пузыри, а живот как будто начинал дышать — так стягивались ткани. Ухо под пламенем выпрямилось, края его загнулись, и оно распустилось, как цветок.

Пришла разгоряченная тетя Надя и принесла еще одну горелку. Теперь весь поросенок был гладкий, ножки его тоже были гладкие и вкусные на вид. Его глазки были зажмурены, а из приоткрытой розовой пасти шел пар. Я сунул туда палец, там еще хранилось тепло.

— Смотри, укусит, — сказал один из мужиков.

Я давно был дома, уже позавтракал и немного почитал, когда его перевернули на спину, положили две доски и взяли за задние ножки. Передние тоже сами собой поднялись.

Стали носить из дома горячую воду в ведрах, долго его мыли, скребли ножом, потом щеткой. Уже темнело, когда вспороли живот, и тетя Надя унесла в дом что-то длинное и дымящееся. Сначала, когда она еще только взяла это в руку, мне показалось, что это какое-то цветное полотенце. Я удивился, зачем оно здесь, хотя вокруг было много тряпок, брезента, щеток, ведер. Но потом, когда она понесла это в дом, я увидел, что это что-то мясное, наверное печень.

Я забыл сказать, что все собаки деревни сидели на снегу неподалеку. Им доставалось. Среди них не было ни одной гончей. Наша дворняжка Муха ушла в свою будку и не выходила.

— Ты теперь закрывай дверь на улицу плотнее, у нас теперь в сенях мясо лежит, — сказала тетя Надя вечером.

— А почему?

— А был случай. Заворыкинские собаки лягу утащили: из ларя в сенях.

— Что утащили?

— Лягу, ляжку, ногу. Барина Зворыкина гончие.

— Когда?

— Я еще небольшая была. До революции.

Мне кажется, я слышал фамилию Зворыкин, это был знаменитый охотник, мне попадались его книжки. Я про охоту прочитал все, что только можно, а на настоящей охоте никогда не был.

— А теперь в деревне есть охотничьи собаки?

— У нашего отца был пойнтер, а теперь ни у кого нет, только у одного лесника из Котлована есть хорошие собаки. Что же ты, Митя, весь день дома просидел. Так и каникулы пройдут. Дыши свежим воздухом, поправляйся. И на лыжах не катаешься. Если у тебя палок нет, попроси дядю Ваню, он тебе выломает.

— Я их специально не взял, — сказал я. — Надо привыкать без палок. А куда бы мне пойти?

— Сходи на реку, там васильковские ребята с горы катаются.

— А какие деревни ближе всего?

— Сходи к Боронатову, там церковь, или в Котлован, село большое, пять километров отсюда.

— А лесник этот где живет?

— Приедешь в Котлован, спросишь школу, как пойдешь, по улице по правую руку от школы третий дом. Сходи. Передай привет. Иван Дмитрич с ним раньше в леспромхозе работал. Скажи, приходите к нам, Владимир Федорович, Тулуповы вас приглашают ветчины свежей попробовать.

Ряженые

Он сказал: «Приду утром, если пороша выпадет». Стояли ясные ночи, скакали зайцы, снега не выпадало. Он не приходил.

Тут наступил Новый год. В нетопленой комнате на столе и по окнам стояла приготовленная еда.