Его гончий пес Заливай бежал впереди, а мы шли по дороге. У каждого по ружью и десятку патронов дробью первый номер, на зайца и тетерева. Заливай забегал во все дворы, и из каждого отзывались цепные псы, кто нам попадался — желал нам поля, мы вышли за деревню и так еще прошли, пока Владимир Федорович не подозвал пса и не сказал, что можно начать отсюда, и мы свернули вдоль полузамерзшего Выдрина ручья. Он пошел по одну сторону, а я по другую. Скоро я потерял его из виду. Берега, поросшие ивняком и ольхой, были извилистые, заросли густые, но он время от времени покрикивал, и мы так продвигались.
Вдруг я спохватился: ружье висит у меня за плечом, а я озабочен только тем, чтобы не потерять своего егеря. Вдруг сейчас раздастся лай, на меня выскочит заяц, а я... Я вскинул ружье, взвел курки, взял его наперевес и пошел вперед. Теперь стало неудобно. Заросли были густые, снег, правда, не глубокий, хорошо еще, что не на лыжах, но мне все казалось, что курок заденет за ветку и ружье еще ненароком выстрелит.
— Давай на мою сторону, — крикнул Владимир Федорович, и я спустился.
Ручей замерз не весь: посередине чернела дымящаяся вода. Я поискал брода и перебрался по поваленной березе. Меня поджидал Владимир Федорович.
— В прошлом году здесь зайцы были, — сказал он, — а сейчас что-то не видно. Много лис развелось, всех зайцев сожрали. Пойдем в Сытомино. Что это у тебя с ружьем? Дай-ка. Э, брат. Да у тебя в дуле и снег и сучки какие-то. — Он вытряхнул все на снег. — Смотри, даже земля попалась. Опусти снова на предохранитель.
— Что-то заело, не получается.
— Давай я тебе сделаю. Вот так.
Мы вышли в поле. Владимир Федорович указал на виднеющуюся вдалеке у леса крышу: «Направление туда, я пойду вдоль леса, а ты полем. Здесь должны быть русаки».
На склонах холмов снег выдуло и видна была зеленая примятая травка озимых. Заливай скакал вдоль опушки леса, вынюхивая каждый куст, за ним шел Владимир Федорович, а я шел по полю, они должны выгнать зайца на меня.
К избушке я подошел раньше их. На дверях кто-то написал углем «Ристоран». Все стены были изрешечены дробью. Я открыл дверь. Сквозь щели в досках намело снегу. Было заметно теплее.
— Видал тетеревов? — издали закричал Владимир Федорович, подходя.
— Где?
— На березе сидели, целая стая. А теперь уже, видно, улетели. Когда оттепель, они бормотать начинают. Если бы ты приехал весной, я бы тебе показал настоящий ток. У меня сыновья не интересуются и ружья пропадают зря. Пойдем, что-то у меня поясницу продуло. Поглядим теперь беляков, они в лесу держатся.
Мы вошли в лес и стали смотреть в его глубину. Он видел то же, что и я. Стоят привычные ели, ветер осыпает снег, уходит влево санный путь, нависает тусклое небо. Ему все это нравится? И мне тоже. А что тут такого? Разные физические явления, превращение воды, игра света и цвета. Что же заставляет нас глядеть в глубину леса? Почему радует любой отпечатанный на снегу след?
— Это у горностая, а это у лисы, — говорит Владимир Федорович, сойдя с тропинки и разглядывая следы.
Вдруг послышался лай собаки.
— Ты встань туда на полянку, с дороги не уходи, а я побегу сюда.
Гон приближался. Я выбежал на полянку, снял ружье, бросил рукавицы на снег, взвел курки, попробовал вскинуть ружье, мешал полушубок, но не очень, я приготовился ждать.
Собака лаяла не переставая. Раздался выстрел, все стихло. Теперь он, наверное, подбегает к добыче, поднимает теплую тяжелую тушку. Все это без меня.
Вдруг снова раздался лай. Я увидел пегую спину собаки, пес выскочил на дорогу, замолчал на секунду, ткнулся мордой в снег, зарывшись по уши, и, снова взлаяв, поскакал по дороге, на ходу хватая снег.
Я пошел за ним и увидел свежий заячий след и в нем красные песчинки крови.
Из леса вышел Владимир Федорович, подошел ко мне, увидел следы собаки и зайца и снова двинулся в сторону удаляющегося гона, велев мне оставаться на месте, только чуть прикрыться кустами, потому что беляк обязательно побежит по своему следу и вернется на старое место.
Лай затих где-то по ту сторону болота, и я снова снял рукавицы и стал ждать. Я думал о своем единственном в мире пушистом и увесистом зайце.
Никого мы не подстрелили, а когда возвращались домой, у самой деревни расстреляли патроны в стенку ближнего амбара. Владимир Федорович отсчитал пятьдесят шагов, и мы влепили по очереди в мягкие доски. Владимир Федорович похвалил кучность боя моего ружья.
Ему все равно надо было проходить мимо нашего дома по дороге в Котлован, и я позвал его к нам.
Заливай
Ох, как мы наелись. Ведь мы ходили с раннего утра, а сейчас уже темнело. Сначала я снял валенки и носки, все это закинул на печку. Мы сидели на лежанке, пока тетя Надя накрывала на стол, всем налили по стопке самогона, и мне тоже, и я тоже выпил, и наелся как никогда в жизни. Мы ели и густые щи, и студень, и жареную свинину с картошкой. Я так осовел, что ничего не разбирал, а Владимир Федорович тоже разогрелся, и ему не хотелось выходить на мороз, ему еще надо было идти пять километров.