Собаку тоже позвали в комнату и накормили, а Владимир Федорович стал выговаривать Заливаю, «какой ты нетактичный, пришел в комнаты» — и погнал его на двор, а тетя Надя вступилась и сказала, что молодец, хозяина не бросит. Заливай остался под столом, полизал лапы и заснул. У него были поранены лапы от мерзлых комьев земли. Вот, оказывается, чья кровь была в заячьих следах, а я думал, что это Владимир Федорович ранил беляка.
Совсем было темно, когда Владимир Федорович выпил последнюю рюмку и собрался идти. Тетя Надя сказала мне, чтобы я его немного проводил, и мы пошли. Владимир Федорович удивился, что уже так темно, он думал, что еще рано. Я его проводил до околицы. Он пожал мне руку, и они пошли к себе, в Котлован.
А я вернулся и стал скорее ложиться, но тут тетя Надя сказала:
— Ну как он?
— Нормально, а что?
— Надо было его оставить, куда он так поздно пошел, и выпил много, совсем пьяный, еще замерзнет.
Ночью я спал плохо. Было душно. Тулуп завалился мне на лицо. Сквозь сон я слышал собачий лай.
Я проснулся очень рано, разбудил меня стук двери, это входила с мороза в кухню тетя Надя со словами: «А ведь Заливай ночевал под крыльцом».
Я замер.
— Я слышала, — говорила тетя Надя мужу, — ночью собака лаяла и кто-то как будто в дверь стучался, а это Заливай, стало быть, царапался, просился.
Я лежал и не шевелился. Заливай ночевал под крыльцом. Он и сейчас здесь, он прибежал за нами, чтобы мы помогли, а мы спали.
Я вспомнил, что ночью слышал, как тетя Надя открывала дверь, прислушивалась и спрашивала: «Кто здесь?»
— Вставай Митя, — ко мне вошел мой дядя, — одевайся и беги в Котлован.
Я вскочил.
— Если что случилось, никому не говори, что он у нас был. Видел ли кто вас вчера в деревне? — вдруг сказал он.
Было уже десять часов. Из Котлована с восьми начали ходить машины. Если он замерз прямо по дороге, то его уже заметили, если он сбился с дороги, то я увижу по следам.
У крыльца я увидел Заливая. Он не бежал впереди как всегда, а плелся за мной. Мы быстро вышли за деревню и пошли по шоссе на Котлован.
Я вглядывался во все следы у дороги. Почему собака вернулась? Бросить своего хозяина она не могла. Оставалось самое страшное. И во всем виноват я со своими пышными зайцами. Это из-за меня ему пришлось тащиться ночью. Он присел где-нибудь отдохнуть и, разморенный, заснул, заснул и замерз, а верный пес прибежал к нам звать на помощь. И я шел все быстрее по дороге.
Как только показалась их деревня, пес поскакал по дороге и его не стало видно. Движение по шоссе было вовсю. Ехали трактора, груженные хлыстом лесовозы, молоковозы. Если бы его заметили, то давно бы подобрали.
Я остановился. Теперь я его не спасу, теперь его, наверное, уже привезли домой. Как я постучусь к ним в дом и что скажу его жене?
Я попробовал представить, какой он из себя, и не мог. Я даже его не рассмотрел. Когда мы только выходили на охоту, я так радовался, что на него и не смотрел. Я только и думал: «Мы идем на охоту, у меня есть егорь». Мы ходили с раннего утра и до темноты, он, наверное, сильно устал, он ведь старый. Я-то небось заснул, как только его проводил. Это я подлец, и охотиться не умею, и ружье еле в руках держу, и это все из-за меня. Спал, подлец, и не проснулся даже, когда ночью надо было бежать, все бы тогда можно было исправить.
Я бежал и думал, если все пропало, пойду ночью в стог и буду там сидеть, пока не замерзну, пусть меня утром найдут.
Наконец я пришел в Котлован и подошел к их дому. Около него было много собак.
И я увидел живого Владимира Федоровича! Он нес два ведра с водой. Я подбежал к нему и заплакал.
— Вы не получили еще моего письма? — спросил Владимир Федорович. — Я утром написал письмо и бросил в кружку. Ах, как нехорошо, надо было мне к вам сегодня сходить. Как только вчера я с тобой попрощался, меня догнала машина. Шофер был знакомый, он повез меня, а Заливай, я думал, прибежит следом. А он заблудился, если бы я сел в машину уже за деревней, он бы, может, и нашел дорогу, а у вас в деревне растерялся. Вот топлю баню, жене воду ношу. А у нас собачья свадьба. Все котлованские собаки собрались. Моя лайка пустует, я потому ее на охоту не взял, а то бы тетеревов постреляли.
Китайские яблочки
После этого дня каникулы стали быстро убывать, снега прибавилось, стало можно кататься на лыжах, но не очень.
Вечером мой дядя пошел с бидончиком на ферму, а вернулся в сопровождении одной доярки. Она несла его молоко, а он был зеленый и сразу лег. Ему дали сердечных капель, но у него не прошло, всю ночь я видел, как зажигался свет, вставала тетя Надя. Утром пришла фельдшер. Она была горбунья. Она все повторяла: «Я говорила, пить надо меньше».
— Да что вы, Татьяна Семеновна, он с Октябрьских в рот не брал, только в Новый год стопку выпил.
Она побыла у постели, а потом тетя Надя усадила ее за стол, налила щей и поставила самогонку. Сначала они говорили о болезни, а потом о постороннем, как ни в чем не бывало. А Иван Дмитрич молча лежал в другой комнате. Но лучше ему не стало, и рано утром следующего дня его отправили в больницу на станцию Удомля.