И вот уж чего не ожидал Иван: вчерашний, налитый свинцовой тяжестью колот вновь обрел звонкую легкость, и вернулся азарт промысла, добычи. В это утро Иван, чувствуя упругость в ногах, из чистого землепроходческого интереса пробился дальше своего привычного участка и вышел на каменистый узкий гребень, откуда распахнулся мир таежных отрогов и распадков, сине-зелеными волнами уходящий к далекому горизонту. Не один день пешего пути по каменистым и ломким тропам потребуется человеку, чтобы уйти за горизонт. По цвету зелени Иван увидел, что вокруг стоят сплошные кедрачи. Тысяча людей, а быть может, и десятки тысяч, могли бы сейчас работать на столь громадном участке, снимать урожай. А все это, придет время, опадет, опадет на мокрый мох и уйдет в землю. А на иркутском базаре будут стоять лишь два мрачных по утрам, нездоровых перекупщика, торгуя лежалыми орехами.
И впервые в жизни Иван почувствовал себя в тайге так, будто стоял он около необозримого хлебного поля, на которое не пришли и никогда не придут жнецы.
Давным-давно, на истоках своей жизни, когда о химии лишь жарко мечтали и довольствовались натуральным и здоровым продуктом, Иван помнил и о такой бедной роскоши, как кедровое молоко, которое теперь, огербицидившись и отравившись химией, не купишь и за золотое золото. Но ведь соберет таежный урожай человек, только организуй этого человека, и будет на столе этот деликатес, кедровое молоко. Как все просто.
Только почему так получается, что с некоторой оглядкой, на свой страх и риск, пришли они малой бригадой в тайгу и будут свидетелями, как погибнет на глазах урожай таежного хлеба.
Осели и подтаяли снега на хребте, почти сошел снег по нижним его поясам, прокатились по падям и распадкам потоки вешней воды, поутихли ручьи и речки, дорога в тайгу стала доступнее, и в тайгу заметно и незаметно потянулся люд. Ранними утрами, когда воздух особенно прозрачен и легок, откуда-то издалека стали доноситься слабые, как во сне, удары колота.
А однажды, уже под вечер, они услышали комариный перегуд мотора. Перегуд точил и точил тишину, все крепче въедался в таежные отроги, и наконец стало понятно, что в сторону зимовья движется трактор. Бригада в полном составе сидела около костра, отдыхала после трудового дня, мирно ожидала ужин, но рокот тракторного мотора разрушил привычное спокойствие, наполнив вечер нетерпеливым и тревожным ожиданием.
Прошло, пожалуй, не меньше получаса, прежде чем меж деревьев показалась черная машина. Метрах в тридцати трактор остановился, из кабины почти вывалился мужик и с трудом укрепился в вертикальном положении. Его сразу же признали: тракторист из Мойгатов, тот самый, с дряблокожим и пепельным лицом, заявлявший в вечер найма, что везти людей в тайгу его очередь.
— Здорово, мужики, — крикнул он, придерживаясь руками за гусеницу. — Куда я попал?
Тракторист отцепился от машины и пошел к костру утычной походкой пьяного человека, и казалось, что он вот-вот зацепится ногой за ногу, рухнет на мох и заснет. И было до невероятности удивительно, как он смог привести сюда трактор, не сорваться на каменных крутяках, не разбиться в тесноте деревьев.
Тракторист дошел-таки до огня, шмякнулся на услужливо подставленный чурбак и еще раз хрипато поздоровался.
— Здорово, здорово, — за всех ответил Костя.
Ивану мимолетно показалось, что поздний гость старается казаться пьянее, чем он есть на самом деле, но не углядел в том никакого смысла и тут же решил, все это ему померещилось и что тут в безлюдье он стал по-таежному излишне подозрительным.
Почти месяц шишкари не видели нового человека и теперь с дружелюбным интересом посматривали на посланца цивилизованного мира.
— Чаю хочешь? — заботливый и сердобольный Глеб, не дожидаясь ответа, протянул трактористу свою большую алюминиевую кружку.
Тот взял ее бурыми малоподвижными руками, припал к кружке узкими, в сухих трещинах губами, шумно всосал в себя горячую жидкость, утомленно вздохнул.
— Ты куда едешь? — спросил Костя. Костя спросил это спокойно, буднично, но его чуть раскосые, с голубизной, сибирские глаза на мгновение цепко остановились на лице гостя и равнодушно скользнули мимо.
— Еду, стало быть, — тракторист ответил излишне косноязычно, и снова Ивану показалось, что он пьян гораздо меньше, чем ему хочется показать.
— А один почему? Ты один или с народом? — не отставал Костя.
— Дак ребята у меня… Ушли… Вот ищу. Счас поеду.
— Да ты куда поедешь? — испугался Глеб. — Посмотри на себя. Ты ж убьешься. Пей чай и ложись спать. А утром поедешь.
Тракторист хотел что-то возразить, но Глеб встал и решительно сказал:
— Никуда не поедешь. Я сейчас и трактор заглушу.
Все это время трактор уверенно и негромко урчал, готовый к движению, терпеливо ждал своего хозяина. Глеб нырнул в кабину, трактор рыкнул синим дымком и разом превратился в мертвую груду металла. Сник и тракторист, словно израсходовал остатки сил.
— Ладно. Чего там. Спать лягу.