Осенним днем в парке

— Пусть игра, — упрямо сказал Виктор, — но это моя жизнь, мое дело, как у вас ваше. Вам, может, и смешны мои волнения, но я считаю: есть люди, призванные решать мировые проблемы. Мне такое не под силу, однако, я полагаю, мировые проблемы решаются для того, чтобы человечеству стало легче. Отдельный человек должен быть готов к восприятию новых идей, не так ли?.. И я, выходит, ращу, формирую хоть в чем-то отдельного человека, укрепляю его волю, настойчивость, характер, воспитываю в нем доблесть и благородство…

— Верно, — согласилась Анюта. И почему-то сказала: — Вы бесконечно милый…

Виктор посмотрел на нее, ошарашенный: она смеется над ним? Но она не смеялась. Сказала:

— Алла оказалась не такой уж благородной…

Виктор ответил не прямо:

— На нее большое влияние имела мать.

— Дрянной человек?

— Не то чтобы дрянной, — заколебался Виктор, — но я таких не люблю. Очень напористая.

— Наверное, поэтому и я вам не нравлюсь, — предположила Анюта. — Я ведь вас буквально вынудила к откровенности.

Виктор задумался.

— Нет, вы совсем не такая, не думайте…

— Рада.

— Вы совсем-совсем другая…

— Ну, а какая же та, мать Аллы?

Виктор беспомощно пожал плечами.

Это верно, он ее не любил, маму Аллы. Слишком уж энергичная, властная. Но не признавать ее достоинств тоже не мог. В родительском активе школы она была незаменима. Помогала, чем могла. И в профсоюзах для них многого добилась, и форму для детей помогла достать.

А однажды пришла к нему и с деловитой бесцеремонностью сказала:

— Виктор Сергеевич, я вам раздобыла ордер в прекрасное пошивочное ателье. Лучшее в городе. Через Ивана Ивановича…

Виктор удивился. Это еще с какой стати, для чего?

— Но нельзя же так одеваться, вы не мальчик. У вас должен быть авторитет… И плащ я вам достану, венгерский, не я буду… — Она посмотрела на Виктора строго, как будто он вещь-какая-то. — Вы же интересный мужчина…

Виктор даже отмахнулся рукой. Как от шмеля.

Но она не смутилась. Она никогда не смущалась, сказала:

— Даже ненормально, что вы живете один. Кругом столько женщин… Поверьте мне, Виктор Сергеевич, человек не должен выделяться, надо жить как все… а вы какой-то монах…

Он потом долго думал об этом: неужели правда, человек должен жить как все? А если он не хочет?

…Но по-настоящему он разглядел Ксению Петровну только на соревнованиях, куда тренеры привезли свою республиканскую команду. Алла была жемчужиной этой команды, Виктор очень верил в ее успех, считал, что она на равных будет соревноваться с сильнейшими теннисистками страны. Это была ее первая серьезная поездка — с проводами на аэродроме, с первым в жизни Аллы интервью для местного телевидения. Алла уже была причесана как взрослая, и туфли у нее были на высоких каблуках, и спортивная сумка висела на ее плече весьма элегантно. Но она еще очень стеснялась и, когда ей поднесли микрофон, спросила шепотом: «Виктор, что мне говорить?» Он только плечами пожал: «Скажи, будешь стараться». Она так и сказала. А потом мать Аллы заявила, что оба они неправы, надо было сказать что-нибудь более торжественное и красивое, поблагодарить местное руководство, ну хотя бы Ивана Ивановича. Она упрекнула: «Вы совсем не политик, Виктор Сергеевич». — «А при чем тут политика? Это же спорт». — «Политика всегда при чем». И смерила Виктора негодующим взглядом.

Ксения Петровна ехала в отпуск на курорт, но хотела по пути побывать в городе, где проводились соревнования, посмотреть, как будет выступать Алла.

Вот там, на соревнованиях, Виктор понял, до чего же он не любит мать Аллы с ее зычным голосом, самоуверенностью, апломбом. Он всегда отводил глаза, когда она к нему обращалась, как будто был в чем-то неправ. Нервы у него вообще были напряжены до предела. Алла, как о ней писали в те дни, уверенно шла к победе. Разные люди из спортивной федерации уже стали замечать Виктора, поглядывать на него уважительно, расспрашивать о его системе подготовки. И он охотно выкладывал свое педагогическое кредо. Кто-то, видимо, знал или вспомнил, что это тот Трунов, который когда-то так славился своей игрой. Атмосфера соревнований, волнение борьбы, запахи стадиона, хорошо и по-современному оборудованного, полузабытые лица судей — все это до крайности будоражило его, напоминало о молодости, о прошлом, о том большом спорте, из которого он ушел по своей же вине и куда он мог вернуться уже как тренер, сумевший подготовить классного игрока из Аллы.

Да, он был взвинчен, почти не спал, натянут до предела, как струны на ракетке. Все сосредоточилось сейчас на Алле, на том, как она сыграет, не перенервничает ли, не перегорит ли заранее. У нее совсем еще не было опыта борьбы. Виктор внушал ей: «Верь в себя — это главное, не зажимайся». И Алла смотрела на него как на бога, спрашивала взглядом: так, правильно? Ждала одобрения. С полуслова его понимала — такое у них было единство.