Осенним днем в парке

— Дядя Витя, можно мне прийти посмотреть? Так интересно…

А еще… Весной он повел ребят в горы, воспитывал в них выносливость, как он говорил. Это были часы, отведенные на общефизическую подготовку. Пришли, а склоны все в цветах: распустились тюльпаны. Горные тюльпаны. Невысокие, с узкими чашечками и очень яркие.

Ребята бегали, визжали, догоняли друг дружку. А Алла сидела на камне в сторонке, подавленная.

— Ты что, — спросил он озабоченно, — устала?

— Нет, — она Ответила не сразу. — Очень тут красиво… Пестрота, листья зеленые, а на вершинах, смотрите, снег… белый-белый…

Потом стали прыгать через веревочку. Он и ее позвал, Аллу. Алла прыгала выше всех.

— Наверное, очень привязываешься к ученикам, — предположила Анюта. — Но нет, я бы не могла, я индивидуалистка, я люблю работать наедине с собой, в тишине. Вы привязываетесь к ученикам?

Он утвердительно кивнул.

— Вот Маргарита Ивановна всегда тоскует, когда аспирантам пора уходить…

Виктор молчал.

— А дети тем более растут, меняются, становятся старше…

— Верно, — подтвердил Виктор.

Анюта что-то выведывала у него, хотела выпытать. Как коршун над лугом кружила…

— Да, дети становятся старше. К сожалению, — согласился Виктор. И сказал это с такой горечью, что она снова испытующе и долго смотрела на него. А он опять отвернулся, уставился в окно.

Долговязый мальчишка из секции легкой атлетики стал вертеться возле Аллы, торчать день-деньской на корте, поджидать ее, нарочито вызывающе насмехаться над ее игрой, говорить ей под руку дерзости, так что она то и дело пропускала мяч и кричала кокетливо: «Ну, Игорь, ну что ты, какой противный!» Виктор отозвал парня в сторонку и сказал строго:

— Я на тебя не погляжу, уши оторву, понял? Мало ли других девчонок…

— А эта что? Икона? — Паренек старался держаться с достоинством, хотя и был настороже.

— Икона.

— Подумаешь…

— В общем, я тебя предупредил. Хочешь заниматься спортом, хочешь ходить на стадион — ходи. Но сам не отвлекайся и не отвлекай других.

— Служенье муз не терпит суеты, так, что ли? — горько спросил мальчишка.

— Выходит, что так… не терпит.

Хуже стало, когда Алла повзрослела. Только что была ребенком, симпатичным, славным ребенком с очень грациозными движениями, — а тут сразу изменилась, уехала с матерью куда-то к родне, на один только месяц, во время школьных каникул, и вернулась этакой воображалой с новой прической «конский хвост», с совершенно другими манерами. И глаза стала вскидывать из-под ресниц, как взрослая. Он сказал ей:

— Ты что это глазами выделываешь? Окосеешь! Зрение для теннисиста главное, ты запомни…

Она ответила:

— Угу, дядя Витя.

А вскоре стала звать его просто Виктором. Без «дяди».

Как раз тогда они отрабатывали подачу.

И еще он занимался с Аллой отдельно, готовил ее к городским соревнованиям, — она уже заметно выделялась своими успехами, а удар справа у нее был слабоват.

Давно стихло за задвинутыми дверями радио, перестали сновать проходящие в вагон-ресторан и обратно с прихваченными про запас бутылками пива и воды пассажиры, все почему-то, — толстые и худые, молодые и немолодые, стройные и пузатые, — как в дорожной форме, в тренировочных костюмах. Притихла, затаилась в своем купе проводница. А поезд стучал и громыхал, бежал куда-то во тьму, постепенно поглощавшую леса и поля. Изредка мелькали огни, тускнели, меркли и исчезали.

Виктор не сразу понял, что спрашивает Анюта. Она повторила:

— Она была способная девушка, ваша Алла?

— Способная? Вы что! — недоумевая, сказал Виктор. — Она была очень способная. Шла, я бы ее вывел — это уже точно — на первенство Союза. Такая ученица, может, раз в жизни попадается тренеру, когда стоит всего себя посвятить…

Анюта опять стала допытываться:

— Это что, интереснее, чем самому, скажем, стать чемпионом?

Виктор задумался.

— Тут совсем другое, я объяснить не могу. Но все равно как будто ты сам, твоя душа в другом человеке…

— Я ведь говорила, что вы романтик, завидую вам, — сказала Анюта, хотя Виктор не мог вспомнить, когда она называла его романтиком. А может, он и не слышал, углубился в воспоминания…

Дверь купе отодвинулась, высунулась, поддерживая халат на груди, Маргарита Ивановна. Лицо ее было измято. Она долго смотрела то на Анюту, то на Виктора, пытаясь понять, что между ними происходит.

— Вы что, — спросила она наконец, — решили так и не спать всю ночь? Я даже испугалась, когда проснулась. Чемоданы стоят, а вас обоих нет…

— Все-таки побоялись за чемоданы? — со смешком сказал Виктор. — Но ни вещей, ни вашей соседки, как видите, я не похитил…

Маргарита Ивановна тоже засмеялась. Смех у нее был совсем не старый, а звонкий, легкий.