Осенним днем в парке

Он видел, как Тоня мучается, какие знает, что лучше, расспрашивать его или тактично умалчивать обо всем, что с ним было, и сказал:

— Ну ладно, иди стирай… Мы тебя будем ждать в сквере.

Полтора часа Виктор добросовестно рассказывал ребенку все, что знал, о животных и слушал стишки, какие ему читала девочка. Он часто спрашивал:

— Тебе интересно? Тебе не скучно?

Она отвечала вежливо:

— Нет, спасибо, мне совсем с вами не скучно… Я умею понимать шутки взрослых людей… Мама часто берет меня на стадион, меня ведь некуда девать, если занята бабушка…

— О-о! — только и сказал Виктор. — Ты, я вижу, неглупая особа…

Но когда она спросила с беспокойством, со страданием: «Что же это мама не идет? Вы не можете ее позвать? Скажите ей, что я больше без нее не могу», — он понял, какая она еще маленькая…

Вот иметь бы около себя такое существо в белых носочках, с бантом в легких волосах, с тепленькой грязной ручкой, как та, что лежала на рукаве у Виктора, существо, которое бы «не могло больше без тебя». Он посоветовал:

— Ты бы попрыгала.

— В классы?

— Хотя бы…

Она стала рисовать на песке какие-то квадраты, потом прыгать из одной клетки в-другую. А Виктор, любуясь ее сосредоточенностью и легкостью, сказал:

— Вот вырастешь и научишься играть в теннис, как мама…

— А я учусь. Я хожу в детскую школу…

И Виктор подумал впервые, что стал бы охотно работать в детской спортивной школе, если бы его взяли. Конечно, не в Москве — тут у него нет ни квартиры, ни прописки, да и со знакомыми не стоит встречаться. Пока. Очень уж большое крушение он потерпел. А не все такие душевные, как Тоня. Он даже обрадовался, что ему в голову пришла такая идея: со взрослыми ему будет трудно общаться, а вот с такой симпатичной мелюзгой, может, и стоит попробовать…

Когда Тоня вернулась, раскрасневшаяся, с легкой испариной на лбу, — так наработалась и так торопилась, — то очень обрадовалась, что Виктор и Ира стали друзьями.

— И девка моя проголодалась, и ты, Виктор, наверное, голоден. Пойдем к нам, я вас накормлю. Мы живем буквально рядом…

Они пришли в новый большой дом с лоджиями, про который Тоня сказала, что в нем живут «все наши». Но имена были новые, Виктор мало кого знал. Квартира оказалась нарядной, светлой, полной диковинных заграничных вещей. Особенно поразила Виктора кухня — со сверкающими стенами, пестрой клеенкой на столе, яркими чашками.

— Откуда это у тебя? Твой муж дипломат?

— Ну что ты! Обыкновенный инженер. Это все я привезла.

— Ты?

— Я объездила почти весь мир. Мы же теперь всюду играем…

Этого он не знал.

Только теперь Тоня скользнула взглядом пр его дешевому костюму, по башмакам. Во взгляде этом было сострадание, как показалось Виктору, она что-то хотела сказать, но промолчала. Долго стояла посреди кухни, задумавшись, потом спросила:

— Тебе очень трудно было?

— Да нет, ничего, жить можно…

— Я имела в виду — не играть…

Он пожал плечами. А она сказала печально:

— Как будто ни о чем не жалею. Мужа люблю безумно, дочку и этого… будущего. Но иногда во сне вижу: аэродром, чужая страна, пестрота, ветер, и я выхожу из самолета… Потом целый день сама не своя. Стоишь, бывало, в аэропорту, сумка через плечо, ракетки в чехле — и все-все твое… и трава, и ветер…

— Да ты романтик, — удивился Виктор.

— Я? Ничуть. Я прозаик чистой воды. Ты же видишь, какое у меня хозяйство. Я все это обожаю — кастрюльки, миксеры, кофейные мельницы. О, я сварю тебе кофе! Ты пьешь кофе?

Виктор вспомнил ту бурду в жестяной кружке, которую пил в последние годы. Только бы погорячее была, только бы согреться. А кожа так огрубела, что держал в руках не обжигаясь.

— Пожалуй, пью… — сказал он, чуть усмехнувшись.

У Тони в глазах снова мелькнула жалость, стыд за свою неловкость, за то, что он видит на полке под стеклом ее награды и памятные подарки — кубки, статуэтки, шкатулки, грамоты. Тут были и борьба за первенство страны, и зональные соревнования, и выезды за границу…

— Вот это да! — Виктор был потрясен. — Такого в мои годы и в помине не было. Действительно наш теннис, как пишут, вышел на мировую арену.

— Как тебе обидно, что все это началось после…

Виктор отмахнулся:

— Я уже переболел.

— Не верю, — тряхнула головой Тоня. — Этим переболеть нельзя… Что ты, Виктор? — спросила она. — Чем я могу тебе помочь? Я мало что могу, уже сама сошла, но все-таки… Может, деньги?

Он захохотал немного искусственно, но все-таки захохотал.

— Только еще не хватало, чтобы я, здоровый мужик, клянчил деньги!

Тоня нерешительно предложила:

— Ты мог бы пожить у нас. Правда, всего две комнаты, Ира шумит, не очень-то удобно…

Виктор с недоумением оглянулся. Две такие хоромины! Он хотел было сказать, что тут очень даже удобно, но он отвык от такой роскоши, как вошел Тонин муж.