Осенним днем в парке

— Вот досада так досада…

— Одного-то человека мне обязательно надо найти…

— Он тебе кто — родной, друг?

— Друг, — ответил Виктор. — Вот именно что друг.

Он сам себя убеждал, хотя они никогда не были с Владимиром друзьями.

— Так попытайся еще.

Виктор попытался. Гудки, гудки — занято. Потом наконец что-то все-таки щелкнуло, звякнула, проваливаясь в нутро автомата, монетка, и женский голос пропел:

— Алло! Я слушаю.

— Володю, — почему-то охрипнув, скороговоркой произнес Виктор. — Владимира, пожалуйста…

— Владимира Павловича? — переспросила женщина. Она позвала: — Володя, тебя. — И прибавила потише: — Не знаю, странный какой-то…

И тут же раздался нетерпеливый, бархатный, так знакомый ему по радиопередачам голос. Виктор сказал со смешком:

— Володя, это Виктор. Может, помнишь? Трунов.

— Трунов? Что-то не могу сообразить…

— Корты на «Буревестнике» помнишь? Мы там тренировались…

— Извини, не помню. Но в чем дело?

— Ну ладно, раз забыл, что уж тогда…

И действительно, что уж тогда… Это он, Виктор, все эти годы думал, и вспоминал, и смаковал каждое воспоминание, кроме тех, которые хотел забыть. Он тщательно сортировал их, кое-что беспощадно и навсегда зачеркивал, кое-что расцвечивал, как дети разрисовывают пестрыми красками пунктирный рисунок. Вот так, видимо, он разрисовал красным и ярко-синим — своим любимым цветом — их давние встречи с Владимиром. Ну что ж, Владимир баловень судьбы, умница, из хорошего дома, воспитанный, с хорошо подвешенным языком, остроумный, а он — пасынок, несдержанный, резкий, почти неприятный в общении, то молчаливый, то безудержно, неуемно веселый.

Виктор взял свой дешевый чемодан и вышел из будки. Рыжий ждал его.

— Ну что? — спросил он.

Виктор молчал.

— Я на твою спину глядел, мне все ясно стало… Ну что ж, время — оно идет, не стоит, мы забываем, и нас забывают…

Был выходной день, рыжий явно не знал, куда деваться, сдавать посуду не торопился, так и прилип к Виктору. Они вышли на бульвар, сели.

— Ты думаешь, я кому звонил-то? — сказал рыжий, желая высказаться. — Своей бывшей жене. Позвоню и молчу, не знаю, что сказать… И женат во второй раз, и дети есть, а все хочется знать, как та, забыла меня или не забыла…

— А для чего? — спросил Виктор.

— Не знаю. Душа спрашивает… Очень она меня любила когда-то, веревки из нее вил. Только не ценил тогда, даже тяготился. Очень уж стремилась выяснять отношения: люблю ли, да как люблю, да что чувствую… Тьфу!

Смешной был этот рыжий, который велел называть себя Петькой, поскольку еще не старый. Он и не был старым — это Виктору казалось, что все, кому под сорок, уже старики. У Петьки и заночевал тогда — семья была в деревне — и прожил у него дня два, пока не почувствовал, что оттаивает, стряхивает с себя оцепенение, осваивается с тем, что можно идти куда хочешь, спать, пока охота, смело входить в трамвай, в метро, в магазины, держать руки в карманах, а не за спиной. Вдруг поймал себя на том, что стал улыбаться, а раз даже громко засмеялся. Труднее было то, что он уже должен был, уже имел право сам за себя решать… И все это благодаря хорошему человеку.

…И все-таки Виктор снова связал тогда свою жизнь с теннисом. Так вышло само собой. А что он умел делать другое? Лес рубить?

Он задержался тогда в Москве. И боялся, и все-таки хотел найти старых знакомых, посоветоваться, сориентироваться, как говорится, в обстановке. На старую квартиру, к соседям, не было смысла идти: он знал, что их бревенчатый домик давно сломан, жильцов переселили. Обратиться в спортивные центральные организации не решался. Кто он такой? Давно забыт! А смутная, неясная надежда, что все как-то устроится, вопреки всему жила в нем. Ждал чуда? В чудеса он мало верил. Судьбы? Но судьба вроде отвернулась от него. Торжества справедливости? Но он во всем был виноват сам.

Он уверял себя и своего единственного слушателя Петьку, что теннис его не интересует начисто, а сам кружил и кружил возле стадиона до тех пор, пока ноги не занесли его за ограду, не повели по аллейке к корту. Там играли два молодых человека с челками, в красивых шортах и обуви. Виктор сел на скамеечку и начал смотреть на игроков, несколько предубежденный против их франтоватого вида. Но нет, ребята играли неплохо. Один сел потом рядом с Виктором, отдыхая. Ракетку, тоже красивую, с отлично натянутыми струнами, положил на скамью. Виктор не выдержал, потянулся, взглядом спросил, можно ли, и взял ее в руки. Второй игрок, которого звали Юрой, спросил с надеждой:

— Вы играете?

Виктор замялся.

— Может, покидаете мне? Мой партнер выдохся.

Виктор с сомнением посмотрел на свои башмаки. Разуться, что ли? Он подбросил в руке ракетку, взял мячик, сжал в ладони, подержал, наслаждаясь, подбросил. Мячик ударился о грунт, подпрыгнул. Сильным, точным ударом Виктор послал мяч через сетку.

— Вы что, когда-то играли?

— Да вроде, — опять неопределенно ответил Виктор.