Ошибка

Сердце дернулось и оборвалось, в затылке прогремел термоядерный взрыв, разметав все мысли и… И наступила тишина. Исчезло все: запахи, звуки, чувства, эмоции, время… Осталась лишь болезненная пустота внутри, странное отупение и слова: «Это…была…ты». Не знаю, как смогла устоять на ногах, беспомощно разевая рот, как свежепойманная рыба, в попытке вдохнуть хоть немного воздуха. Его и раньше было мало, потому что Бояринцев заполнил собой весь тот закуток, где мы стояли. А теперь он и вовсе кончился. В голове помутилось, перед глазами плавали темные круги. Горячие ладони крепче сомкнулись вокруг талии, кажется, он меня встряхнул, а может, почудилось…

Я сжала руки в кулаки, и боль от впившихся в кожу ногтей прорвала оцепенение. В пустоту стали просачиваться мысли и чувства, сначала вяло, по капле, потом хлынули потоком, сметая блаженное отупение. Я попятилась, высвобождаясь из объятий, и наконец смогла судорожно вдохнуть. Воздух рванул внутрь, больно царапая легкие, в голове прояснилось, и вся неприглядная правда обрушилась бетонной плитой, пригибая к земле.

Значит, он знает. Знал с самого начала и все это время наблюдал за мной, как кот за наивной мышью. «Детки, деточки», «Воркуете, голубки», «Заехал на обед»… Говорил со мной как ни в чем не бывало, а сам… знал. А я… А я?! Накатила душная волна стыда.  Как, наверное, его забавляли мои попытки вести себя, словно ничего не случилось, моя наивная – да нет, не наивная, а глупая, глупая, глупая! – уверенность, что все прошло шито-крыто, никто никогда не узнает, что я спала с ним, да что там спала…Наслаждалась каждой секундой, каждым мгновением… И потом, встречаясь случайно, обмирала и плавилась, растекалась мороженым на солнцепеке… Господи, да даже сейчас, несмотря на дикий, невыносимый стыд, я буквально схожу с ума оттого, что он рядом. Не могу спокойно смотреть на крепкое, мощное тело, на сильные руки, которые бывают такими грубыми, горячими, требовательными. Стоит только вдохнуть его запах, запах чистого мужского теплого тела, как воспоминания сносят с ног, заставляя умирать от желания повторить все это еще раз…. Стоп! Не здесь, не сейчас.

Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы собраться с мыслями, а потом на смену стыду и самобичеванию пришла злость. Какого черта! В конце концов, в той темной комнате я была не одна, и он не меньше, чем я, ответственен за то, что произошло. И платья… Он еще и платья посмел купить, да еще какие платья! Теперь уж точно не остается сомнений – он выбирал их для себя, я не ошиблась.

Я прокашлялась, убедившись в том, что мой голос не будет дрожать, и совершенно спокойно, настолько спокойно, насколько это было возможно, сказала:

– Хорошо, что мы все выяснили. Очевидно же, что это ошибка. Вы приняли меня за другую, я была несколько не в себе… Думаю, для всех будет лучше, если мы оставим эту историю в прошлом и больше не станем возвращаться к этому разговору.

В глазах Бояринцева промелькнула растерянность, он явно ожидал от меня чего-то другого. Чего? Слез, рыданий, извинений? Думал, что я сгорю от стыда? Вот прямо здесь вспыхну факелом и создам пожароопасную ситуацию? Так вот, перебьется! Он хотел еще что-то сказать, но я его опередила:

– Ах да, и, конечно, деньги. Я совершенно не представляла, что с ними делать. Если бы вы сразу сказали, что уже в курсе, я бы вернула их вам и раньше. Они лежат у меня в комоде, отдам по возвращении.

Это было правдой. Я понятия не имела, что делать с этими купюрами, а потому решила не делать ничего. Отложить, спрятать даже от самой себя… И все же время от времени я их находила, перебирала и перекладывала. Они обжигали пальцы и заставляли что-то в глубине души переворачиваться болезненно и сладко, словно сами эти купюры были частью чего-то запретного.

Ну что ж, пришло время вернуть сувенир его владельцу.

– При чем тут деньги? – Бояринцев мотнул головой, словно пытаясь отряхнуть все, что я сейчас говорила. – Я просто хотел сказать, что с алкоголем тебе стоит быть поосторожнее.

Я захлебнулась воздухом. Самым большим желанием было врезать ему по физиономии. Он что же, считает, что я всегда так себя веду? Напиваюсь и прыгаю в постель к первому встречному? Совестливый внутренний голос робко пытался пикнуть что-то вроде: а что он еще должен считать? Я ведь именно так и сделала, а он видел то, что видел. Но я задушила все эти мысли на корню.

Я представила себе, как начну сейчас глупо оправдываться, бормотать извинения, бить себя в грудь кулаком, доказывая, что я «не такая».

Глупо. Глупо и бесполезно. Поэтому, улыбнувшись, я сказала:

– Не думаю, что вам есть о чем беспокоиться, Тимур Александрович. Если даже я умудрюсь напиться до невменяемого состояния, единственная постель, в которой я окажусь, это та самая постель, в которую вы же меня и пристроили. Постель вашего сына. У нас ведь с ним один номер, и кровать там одна. Вряд ли найдется какой-нибудь достаточно строгий моралист, чтобы меня в этом упрекнуть.