Ошибка

Я говорила все это и с каким-то странным болезненным наслаждением наблюдала, как с каждым словом Бояринцев мрачнеет. Трудно сказать почему, но ему явно было неприятно все это слышать. Впрочем, нет, вру. Что значит «трудно сказать почему»? Легко сказать. Сейчас многое встало на свои места: и эти платья, подобранные так, словно никому другому, кроме меня, они не могли принадлежать, словно были сшиты именно на меня и именно меня ждали, вися на плечиках в дебрях салона, а он нашел их безошибочно, именно их! И его злющий взгляд, когда он застукал нас с Игорем в домашнем кинотеатре, и даже эта вспышка гнева, которая пришлась ровненько на тот момент, когда мы с Игорем вовсю изображали супружескую идиллию.

Он ревнует. Черт возьми, он действительно ревнует. Как только я это поняла, ужас, страх, стыд, неловкость быстро исчезли, словно их никогда и не было. И им на смену пришло злорадство. Наверное, я ужасный человек, но мне нравилось смотреть, как этот взрослый, уверенный в себе мужчина, чьим именем, возможно, пугают детей и который владеет чертовой кучей денег и прочего ненужного барахла, стоит передо мной, слушает все, что я тут несу,  и наверняка страдает.

Нет, не сильно, все-таки обольщаться не стоит. Вряд ли это внезапно вспыхнувшее глубокое чувство, но вот некоторую досаду он наверняка испытывает.

– И вообще, – я с улыбкой пожала плечами, – раз уж нам с Игорем по вашей прихоти предстоит целый год играть эту дурацкую комедию, будет куда лучше, если мы с ним поладим. Так ведь для всех проще? Ни ему, ни мне не придется искать никого на стороне. Легенда будет совершенно правдоподобной. А там, как знать, вдруг нам понравится, и мы решим, что созданы друг для друга…Так что, пожалуй, пойду я еще выпью. Отличное вино!

Я двинулась в сторону ресторана, но уйти не смогла. Горячие широкие ладони вновь ухватили меня за талию, стальные пальцы сжались так, что еще чуть сильнее – и останутся синяки. Рывком развернув, он притянул меня к себе. Я с размаху впечаталась в крепкую, твердую грудь, охнула, слегка отстраняясь, будто пара отвоеванных сантиметров хоть что-то значила, когда он был так близко, что жар его тела мгновенно проник сквозь тонкий шелк платья, а потом и сквозь кожу, впитался сладким хмельным ядом в кровь. И та вскипела, побежала по телу, разнося этот сладкий яд, опьяняя, кружа голову, растворяя и унося злость, обиду, гнев и злорадство, оставляя лишь чистое незамутненное возбуждение, горячее желание и еще что-то трудноопределимое, но столь же неуместное… Теперь я больше не могла улыбаться и ерничать. Коленки подкашивались, кожа горела, и снова нечем было дышать. Я медленно запрокинула голову и завороженно застыла под его взглядом, как кролик застывает перед удавом, как жертва замирает перед хищником, когда понимает, что гибель неизбежна. Что он сделает дальше, что скажет?

Наше дыхание смешивалось, сводя с ума, будоража, немыслимо возбуждая почище любых откровенных ласк. Его губы были так близко….Упругие твердые губы…буквально в паре миллиметров от моих. Эта доступная недостижимость, когда стоит только приподняться на цыпочки, и…  Я почти физически почувствовала, как он наклоняется, как захватывает мои губы ртом, как целует жадно и напористо, будто бы ставит клеймо собственника. От этого чертова наваждения дыхание перехватило, я сглотнула и машинально облизала губы, не сводя глаз с его манящего рта.

Мне казалось, что какое-то длинное мгновение мы с ним думали об одном и том же. А потом он отпустил меня и с какой-то усталой злостью бросил:

– Делайте, что хотите.

И вышел, не дождавшись меня.

Он ушел, а я еще долго стояла, прижав руки к пылающим щекам, пытаясь прийти в себя. Тело ломило, по коже прокатывались волны жара, а голова кружилась так, словно все выпитое за вечер вино разом в нее ударило. Когда я вынырнула из кустов, на террасе уже было пусто. Я сделала несколько шагов и обессиленно опустилась на скамейку. Мне нужно было несколько минут, чтобы привести мысли в порядок. Что происходит между нами? Что происходит вообще?

Глава 15

Долго рассиживаться на скамейке было нельзя, я и так слишком задержалась, и это становилось уже неприличным. Хотя мало ли куда может исчезнуть девушка в разгар праздника? Попудрить носик, например. М-да. Попудрить носик. За то время, что я отсутствую, можно было напудрить все носы в зале, включая мужские.

Что ж, сколько ни прячься, а возвращаться в зал все равно придется, увы. Хотя больше всего мне сейчас хотелось незаметно прошмыгнуть в свою комнату и остаться там. Я поднялась и немного покрутилась, внимательно оглядывая платье со всех сторон, будто на нем могли остаться следы объятий или бесстыдных мыслей. Шелк мягко струился, нежно скользя по телу, ласкал кожу, но теперь, когда я знала, что Бояринцев лично выбирал это платье, касался своими пальцами тонкой воздушной ткани, мне казалось, что она все еще хранит тепло его прикосновений. Казалось, что это он трогает меня нежно и едва уловимо… Бред! Чушь, плод слишком живого воображения! Похоже, я просто сошла с ума. Приди в себя, идиотка!