Ошибка

Я наконец не выдержал. Встал с постели и, протянув вперед руки, натыкаясь в темноте на мебель, вышел в сени, твердя сдавленным голосом:

- Мама!.. Где же мама?

Я толкнулся в дверь, которая вела во двор, но она была заперта. Я уже хотел закричать, звать на помощь, но в эту минуту откуда-то сверху просочился луч света. Я вспомнил о комнатке в мансарде и полез туда. При каждом моем шаге ступени лестницы жалобно скрипели.

Взобравшись наверх, я подошел к окошку. Меня овеяло свежее дыхание ночи. Прежний бессмысленный страх постепенно утихал, сменяясь любопытством.

"Ничего и не было, - говорил я себе. - Обыкновенные люди идут и едут там, внизу, по своим делам".

Я напрягал зрение, глядя в ту сторону, откуда еще по временам долетал отдаленный гул. Ночь была не темная; она была похожа на серые сумерки, а над ними поднималось черное небо, слабо искрившееся звездами, и низко над горизонтом стоял месяц на ущербе, узенький и печальный. При его бледном свете я увидел нечто такое, что мне и во сне никогда не снилось: по проселку влево от нашего дома ползла между полями огромнейшая змея!.. Ее голова уже достигала одинокой хаты, а хвост скрывался еще в ольховой роще. Змея занимала всю ширину дороги, ползла медленно, сильно извиваясь. От рощи она поворачивала направо, у оврага описывала большую дугу влево, а около хаты опять сворачивала вправо. Местами она спускалась в ложбины, местами поднималась на пригорки. Косо падавший лунный свет освещал ее длинное тело, щетинившееся блестящими иглами, концы которых мерцали удивительно красиво. Порой казалось, что это сверкающая река какой-то неведомой силой поднимается в гору, а порой там вдали вспыхивали словно искорки темного огня - если огонь может быть темным.

Я случайно бросил взгляд на почтовый тракт справа, который вел к ближайшему большому городу, - и на нем, уже неподалеку от леса, увидел... такую же змею. Эта казалась еще длиннее и толще и отливала еще более зловещим блеском.

Во дворе послышались тихие шаги. Это была моя няня.

- Лукашова, что там такое на дороге?

- Войско! - ответила она хриплым шепотом.

- Войско? - переспросил я. - Войско?! - и побежал вниз.

Мать уже вернулась в комнату и зажгла свечу. Я ожидал, что она меня разбранит за то, что я встал с постели и в одной рубашонке полез на чердак. Но она не сделала мне ни одного замечания.

Сам не зная зачем, я начал одеваться, но, уже натянув один сапог, повалился на постель и уснул. Должно быть, во сне я кричал, - помню, что мама меня будила, щупала мне лоб, заглядывала в горло.

Часов в девять утра (я как раз доедал свою кашу с молоком) прибежал к нам кассир, растрепанный, и уже с порога закричал:

- Ни за что не угадаете, пани, что со мной было нынче ночью! Еще немного - и вы бы меня больше никогда не увидели... Но... Доброе утро! Извините, я так взволнован, что забыл даже поздороваться.

Он поцеловал у мамы руку, меня погладил по голове и сел.

- Ну, так что же такое с вами приключилось? - спросила мама, с недоумением глядя на него.

- Самый необыкновенный случай, какой только можно себе представить, отвечал кассир.

И вдруг заискивающе улыбнулся и перебил сам себя:

- Можно попросить стакан воды?

- А не хотите ли чаю?

- С превеликим удовольствием.

- Может, подлить араку?

- Вы так любезны... Тысяча благодарностей!

Кассиру тотчас принесли чаю с сахаром и араком, он отпил из чашки, долил араку, сделал еще несколько глотков, снова долил раз и другой, и наконец приступил к рассказу:

- Вы слышали, пани, что сегодня ночью здесь проходили войска?

Мама утвердительно кивнула.

- Масса войска, масса!.. Пехота, кавалерия, пушки!.. - Он понизил голос. - Пушки такие большие, что их лошади едва тащили.

Я вспомнил тот шум - как от движения чего-то очень тяжелого, - который слышал этой ночью.

- Да, множество солдат и пушек, - продолжал кассир, запивая каждую фразу чаем. - Я уже спал. И снилась мне, - прибавил он небрежно, - та битва, в которой я особенно отличился. Вдруг просыпаюсь, слышу: идут войска! Я вскочил. Хладнокровия не теряю, но говорю себе: "Ну, моя песенка спета!" Вы же знаете, пани, - добавил он тише, - какой я занимаю пост. Если бы меня схватили...

Последние слова кассира были полны скорби. Было ясно, что он очень себя жалеет.

- Разумеется, первым делом следовало уничтожить все следы... Хватаюсь за бумажник, где храню свое удостоверение, в потемках нахожу его и... проглатываю эту бумажку!

Ну, думаю, теперь - никаких доказательств! И спокойно засыпаю. Да, верите ли, пани, преспокойно спал до утра.

Кассир потряс головой и опять долил в чашку араку.

- И можете себе представить, - он понизил голос, - встаю утром, хочу достать деньги, чтобы послать слугу в булочную, раскрываю бумажник и в первом же отделении нахожу - знаете что? Мое удостоверение! Да, это самое!

Он действительно держал сейчас в руках памятную мне голубую бумажку.

- Я так и обмер, пот меня прошиб. Боже, что, если бы ночью пришли с обыском! И знаете, что я проглотил вместо этого злосчастного документа?

Он посмотрел на маму, потом на меня.