Ошибка

- Да вам, кажется, никакая опасность и не грозит, - сухо отрезала моя мама.

- Кто знает? Всем нам, может быть, грозит...

Не договорив, он закашлялся и умолк.

- Ничего отсюда не видно, - сказал почтмейстер, приставив к глазам свою подзорную трубу. - Придется лезть на чердак...

- Я вас туда провожу! - воскликнул я.

Мы поднялись наверх и почтмейстер тотчас поднял к глазам трубу. Однако он очень скоро опустил ее, протер платком стекла изнутри и снаружи и только тогда стал смотреть вдаль.

- Вы что-нибудь видите? - спросил я, сгорая от любопытства.

- Вижу... Пшеницу... Лес, а за лесом... нет, отсюда дальше леса ничего не видно.

- А с колокольни вы бы наверняка увидели.

- Правильно! - воскликнул почтмейстер, - блестящая мысль, мой милый!

И побежал вниз.

А внизу кассир говорил моей маме:

- Верьте слову, в мыслях у меня сейчас такая легкость, хоть пляши. Все, что творится, мне даже интересно и, пожалуй, немного забавляет. Вот когда я убедился, что опасность - моя стихия... Бац!.. Бац!.. Ах, что за музыка!

В эту минуту во двор к нам вбежала жена почтмейстера.

- Ах, какое несчастье! - сказала она маме, поцеловав ее дважды. Страшный день... Я и жена бургомистра уже укладываемся, а майорша легла и велела, чтобы ей закрыли голову подушками. Слышите стрельбу? Боже, да я бы умерла от ужаса, если бы к нам влетела пуля!..

- А где же мой муж? - спохватилась она вдруг. - Верите ли, он хотел туда ехать, чтобы все увидеть! Бессердечный! Я заклинала его нашим семейным счастьем и объявила, что только через мой труп он туда поедет - вот он и остался. Да что толку? Схватил подзорную трубу и смотрит! А я бы умерла, если бы в нее хоть разок заглянула! Экий грохот! Сердце замирает, когда подумаю, что там сейчас гибнут люди... Какое счастье, что это так далеко...

Гибнут люди? От этих слов у меня мороз пробежал по коже. До этой минуты мне и в голову не приходило, что доходившие до нас глухие отголоски могут означать смерть.

Я однажды видел утопленника, паренька немногим старше меня, - и несколько дней он стоял у меня перед глазами, заслоняя все. Теперь я вспомнил его, и мне показалось, будто я вижу двух... трех... десять... сто таких мальчиков в раскрытых на груди рубахах, вылинявших куртках, с опухшими лицами.

Воздух наполнили новые звуки. Слышен был немолчный шум, словно сыпали горох на железный лист, а по временам - как бы отрывистый сердитый лай гигантских псов: гав, гав, гав! И все чаще проходили у меня перед глазами образы мертвых мальчиков. Глубоко опечаленный, я невольно стал под окном на колени и зашептал молитву.

Во дворе снова послышались голоса. Разговаривали бургомистр, мой учитель и мама.

- Роковой день! - говорил бургомистр. - Но мы все же не падаем духом.

- Ох, лучше бы я не дожила до него! - отозвалась мама. - Брожу как очумелая, места себе не нахожу. Мне кажется, что это длится не два часа, а целые годы, что этому не будет конца...

- Мне тоже, - пробормотал учитель. - Да, состарился я, видно, если при громе пушек теряюсь, как баба.

- А странно! - бургомистр приложил ладони к ушам, - бой как будто идет теперь ближе...

- Это скверно! - сказал учитель.

Примчался кассир. Он уже издали кричал:

- Ну, пан председатель, я уезжаю с женщинами... Здесь может разыграться трагедия... Почтмейстер говорит, что они подходят...

- Что ж, уезжайте, - в сердцах сказал бургомистр. - А я с места не двинусь.

- Но вы должны ехать с нами... Едет ваша супруга и дочки...

- Нет, моя семья останется здесь со мной. Негоже бургомистру удирать в такой момент.

- Пан председатель...

- Ах, оставь меня в покое! Тебе, пан, можно спасать свою шкуру, - ведь ты большой человек. А я...

Я выглянул в окно. Бургомистр был красен и так размахивал руками, что у него фуражка съехала набок. А кассир имел весьма жалкий вид, даже ноги его казались тоньше обычного.

Отголоски битвы слышались все ближе, но я уже привык к ним, и мне казалось, будто это было всегда и так быть должно.

К двум часам я проголодался, и, так как сегодня обеда не готовили, нянька вскипятила воду, положила в нее соли, масла, накрошила туда хлеба... Я ел этот "суп" и думал, что сегодняшний день даже хуже страстной пятницы, тогда к обеду бывает по крайней мере подогретое пиво и селедка с картофелем, а не эта вода с хлебом!

Я как раз подносил ложку ко рту, когда дом вдруг затрясся от грохота, несравненно более страшного, чем прежний. Должно быть, в бой вступили какие-то новые силы. Я от испуга даже пригнулся к столу, а нянька с воплями заметалась по комнате. Казалось несомненным, что уже очень близко, тут же за нашим садом, идет частая и оглушительная стрельба.

Моя няня окончательно потеряла голову. Торопливо вынув из комода несколько серебряных ложек, она завернула их в свой передник, затем потащила меня к двери, крича:

- Пойдем в погреб, здесь смерть! Убьют нас с тобой... всех убьют... слышишь?

Но я вырвался, и старуха убежала одна, громко молясь.