Клео несколько раз порывалась все рассказать своей «второй мамочке», но вспоминала, каким взглядом посмотрела на нее Лара, когда
Лара очень удивилась бы, если бы ей стало известно, что Клео присоединилась к небольшой группе рабочих сцены и танцовщиц, обеспокоенных безопасностью одной из них. Что она зачитывала остальным составленную ими петицию. И Лара поняла бы боль и гнев Клео, когда «вторая мамочка» ее предала и не поставила под петицией свою подпись.
После их разрыва прошло почти два года, но Клео все еще продолжала на многие вещи смотреть глазами Лары, прикидывая, обрадовало или огорчило бы ее то или иное событие. Как ее «соседка» отнеслась бы к забастовке танцовщиц из «Крейзи Хорс», которые отказались улыбаться на сцене, пока им не повысят зарплату? Со снисхождением или с горячим одобрением?
Как-то весенним вечером 2000 года Клео рассказала эту историю Адриену, с которым только что познакомилась на чьем-то дне рождения. Улыбка как оружие, что он об этом думает? Он ответил, что это восхитительно. Но тут же спросил: неужели Клео и
Он засыпал ее вопросами, на которые не ждал ответов; восторгался турецким ковром в гостиной хозяина дома и бретонскими помидорами в салате. Аутентичность! По мнению Адриена, двадцать первому веку предстояло стать эпохой поиска «подлинности». Он, например, готов был прошагать не один километр, чтобы отведать барашка, выросшего на естественном выпасе. По той же причине он обожал читать биографии: романы, как и театральные спектакли, казались ему чем-то фальшивым.
Очень скоро Адриен захотел познакомить ее со своей «бандой» – теми, с кем вместе учился в Дижонской высшей школе торговли и управления. Перед тем как войти в ресторан, он посоветовал Клео не распространяться о своей работе в «Диамантель», не то ребята засмеют.
Он жил в трехкомнатной квартире возле метро «Арз-э-Метье» и оставлял отопление включенным, даже когда уходил, нимало не заботясь о размере счета; он читал ей вслух статьи как из «Монд», так и из «Фигаро», считая, что верность какому-то одному направлению – это зашоренность; что-то хорошее есть и у тех и у других, и вообще, деление на левых и правых устарело. Клео пыталась с ним спорить: допустим, тебе придется выступать в суде присяжных, ты же должен будешь встать на чью-то сторону.
Он хмурил брови. Рассудительность Клео его раздражала, и он прерывал ее речь поцелуем. В роли танцовщицы она нравилась ему больше, чем в роли адвоката.
Клео рассказала Адриену про Лару, и иногда он после секса интересовался: ну как, с девушкой тебе было лучше? Она не собиралась ему лгать: с Ларой было не лучше. Но вот как это было? Она не знала, в каких выражениях это описать.
Однажды они с ней гуляли по кварталу Маре, и внезапно их охватило непреодолимое желание. Они зашли в подъезд какого-то дома, спрятались за лестницей и легли прямо на синий плиточный пол. Лара прижалась промежностью к ее голому бедру, их языки сплелись. Вот как это было с Ларой.
Клео нравилось, что она любит Адриена с нежностью, но без нервозности, страданий и страха его лишиться. Ей нравилось, что с ним она не теряет голову от желания. Нравилось, что он жаждет ее защитить, хотя она больше не нуждалась в защите.
Клео представляла себе, что у нее в груди, где-то между реберами и сердцем, находится ящик, заполненный фигурами и интерьерами, о существовании которых Адриен даже не подозревал. Кухня Лары и споры ее друзей-активистов; коридор в квартире Йонаша, ведущий в кабинет его отца. Наклеенные в тетрадь тексты, полученные от Сержа. Прощение. «Опиум». Избранницы.
Дважды в месяц по воскресеньям они обедали у родителей Клео. Мать так суетилась, что больно было смотреть. Она румянила щеки, обувалась в туфли на высоких каблуках и семенила из гостиной на кухню мелкими шажками. Слово «Венсе-э-эн» она тянула так, словно за этим долгим слогом стояли замок и лес – как будто они жили не в многоквартирном доме на окраине Фонтенэ, откуда до скоростного метро ходит один-единственный автобус, и то раз в двадцать минут. Как будто она не относилась к числу тысяч женщин старше пятидесяти пяти, регулярно заполняющих анкеты агентств по предоставлению временной работы; как будто не она любила, сидя в машине, напевать «Озера Коннемары» Мишеля Сарду; как будто ее родители бывали хоть раз в музее Орсе, который Адриену нравился намного больше, чем Лувр. Как будто на ночном столике у нее не громоздились стопками дешевые дамские романы и старые номера «Теленедели».
Адриен морщился, когда Клео ахала, что черешня стоит конских денег, и посмеивался над ее «скупердяйскими» привычками: заранее бронировать железнодорожные билеты, а в ресторане вместо газированной просить графин воды из-под крана. Родители молча слушали, как он критикует их семейные заповеди, потом отец не выдерживал: «Ну-ну, не будем за столом говорить о деньгах».