Ошибка просветления

В голове всё сжалось — внутри моего мозга ни для чего не было места. Впервые я ощутил, что в моей голове всё «сжато». Так что эти васаны (прошлые впечатления), или как там вы их называете — они иногда пытаются высовываться, но клетки мозга так «плотно сжаты», что у них больше нет возможности дурачиться там. Разделение не может оставаться там — это физическая невозможность; вам с этим ничего не надо делать, понимаете. Поэтому я говорю, что, когда происходит этот «взрыв» (я употребляю слово «взрыв», потому что это похоже на ядерный взрыв), он вызывает цепную реакцию. Каждой клетке в твоём теле, клеткам в самом мозге твоих костей приходится подвергнуться этому «изменению» — я не хочу использовать это слово — это необратимое изменение. Не может быть и речи о возврате назад. Не может быть речи о «падении» для этого человека. Необратимо: своего рода алхимия.

Это похоже на ядерный взрыв, понимаете — он разбивает всё тело; это конец для человека — это такая разрушительная сила, которая взрывает каждую клетку, каждый нерв твоего тела. Я прошёл тогда через ужасную физическую пытку. Не то чтобы ты испытывал сам «взрыв»; ты не можешь испытать «взрыв», но его последствия, эти «радиоактивные осадки» меняют всю химию твоего тела.

В: Сэр, вы, должно быть, испытали, если можно так выразиться, высшие планы…

У. Г.: Ты говоришь о планах? Нет никаких планов — ни планов, ни уровней. Понимаешь, в результате этого «взрыва», или назовите это как хотите, происходит что–то очень странное: в это сознание никогда не приходит мысль о том, что я чем–то отличаюсь от вас. Никогда. Никогда такая мысль не приходит в моё сознание и не говорит мне, что ты отличаешься от меня или я отличаюсь от тебя, потому что здесь нет точки, нет центра. Только относительно этого центра ты создаёшь все другие точки.

В: В некотором смысле вы, конечно же, отличаетесь от других людей.

У. Г.: Физиологически, возможно.

В: Вы сказали, что в вас произошли потрясающие химические изменения. Откуда вы знаете это? Вы когда–нибудь проходили обследование, или это ваше умозаключение?

У. Г.: Последствия этого («взрыва»), то, как сейчас работают чувства, без какого–либо координатора или центра — это всё, что я могу сказать. И ещё — изменилась химия — я могу это говорить, потому как, если только не происходит этой алхимии, или изменения химии в целом, освобождение этого организма от мысли, от продолжительности мысли, невозможно. А поскольку продолжительность мысли отсутствует, можно с лёгкостью сказать, что нечто произошло, но что всё–таки произошло? Этого я никак не могу испытать.

В: Может быть, это ум играет в игры, и «я» всего лишь думает, что я «человек, который взорвался».

У. Г.: Я не пытаюсь здесь ничего продавать. Это невозможно симулировать. Это вещь, которая случилась вне той области, той сферы, где я ожидал изменений, мечтал о них и желал их, так что я не называю это «изменением». Я правда не знаю, что случилось со мной. Я вам рассказываю то, как я функционирую. Кажется, что есть какая–то разница между тем, как вы функционируете и как функционирую я, но по сути своей не может быть никакой разницы. Как может быть какая–то разница между мной и тобой? Её не может быть; но, судя по тому, как мы пытаемся выразить себя, она как будто есть. У меня ощущение, что есть некая разница, и всё, что я пытаюсь понять, — в чем эта разница. В общем, вот так я функционирую.

(В течение недели, последующей «взрыву», У. Г. наблюдал существенные изменения в работе его органов чувств. На последний день его тело перенесло «процесс физической смерти», и эти изменения приобрели характер постоянных качеств.)

Потом начались изменения — со следующего дня, и продолжались в течение семи дней — каждый день одно изменение. Сначала я обнаружил мягкость кожи, прекратилось моргание глаз, потом изменения во вкусе, запахе и слухе — я заметил эти пять изменений. Возможно, они присутствовали и раньше, и я лишь впервые заметил их тогда.