Высаживайте корни мацерона, лук, от которого слезятся глаза, траву, улучшающую вкус молока и способную уничтожить клеймо на лбу беглого раба.
— Ну, и на что это, по-твоему, похоже? — спросила я. Виорел, обогнав меня, читал вслух следующую цитату:
Саду недостает проточной воды, но море так близко.
— Тебе ничего это не напоминает?
Кажется, он не слышал меня, так развеселили его выросшие среди стеблей и листвы тексты.
Весной он первым срывал розу.
— Что мне это должно напоминать?
— Твои прокламанки с Васильевского острова.
— Час от часу не легче, — сказал Виорел. — А ведь ты права. При известном стечении обстоятельств я мог бы стать кем-то вроде него. Случайных совпадений не существует. Мои, как ты говоришь, прокламанки и этот, шик-блеск-красота, цитатник точно карикатуры друг на друга.
— Надо рвать когти, — сказала я. — Вертолет нам не угнать, дверь в тайный сад с этой стороны не открывается. Придумай что-нибудь!
— Да думаю я, думаю, ваш вопрос активно рассматривается. Но пока по нулям.
Он лег на газон, руки за голову, соломенная шляпа надвинута на лицо.
— По закону жанра тут потайных ходов, лазов, люков должно быть что грязи. А вот не чувствую, не могу понять, где они. У меня всю интуицию отшибло. Мало того, что в чужой пьесе толчемся, так еще в злокачественном бездействии и безделье дни проводим. Lundi, Mardi fête, Mercredi peut-être, Jeudi le saint Nicolas, Vendredi on ne travaille pas, Samedi il faut se reposer, Dimanche, on va se promener.
— Переведи, пожалуйста.
— В понедельник, вторник — праздник, в среду — неуч, безобразник, в четверг — Николин день, в пятницу работать лень, в субботу мы гуляем, в воскресенье отдыхаем.
— Да уж. В четверток у нас Никола, в пятницу закрыта школа. Придумай что-нибудь!
Он молчал.
— Придумай, пожалуйста! Пора!
— Сам знаю, что пора.
К вечеру приехал субботний Петр Петрович с Альбертино, и настал ужин с шампанским.
Бутылки шампанского мерзли в серебряных ведерках с лилово-зеленым сухим льдом. В одном из таких ведерок стояла узкая высокая стеклянная ваза, полная черных кубиков льда; я поинтересовалась — уж не из темных ли вод лабораторных стиксов для живцов ледок сфабриковали? и получила утвердительный ответ.
— Читал ли кто-нибудь из вас Эрнста Юнгера? — спросил Петр Петрович.
— «Трактат о солнечных часах» и «Комету Галлея», — отвечал Виорел.
— Они на русский не переводились.
— Я читал на немецком.
— Я-то имел в виду не его трактаты и не арийские романы, а работу о лабиринтах.
Бесшумные слуги в бирюзовых ливреях и розовых тюрбанах открыли шампанское, налили, не забыв кинуть в бокалы черные кубики льда, тут же опустившиеся на дно.
— Пейте, не отравитесь, — пожалуй, он был почти весел. — Предлагаю тост за все лабиринты мира. За лабиринт Минотавра, за крысиные лабораторные головоломки (кстати, лучше всех в лабиринте ориентируются крысы, им равных нет), за парковые изыски благородных римлян и милейшего Дюсерсо, а также за мои личные. Если хотите знать, я уже веду вас по лабиринту, а вы ни сном ни духом. Думаешь, ты случайно полез в погреб, Виорел Георгиевич? Ты прошел тестировку. Помечен был погребок. По последнему психоделическому слову психологического дизайна! Что мне все Осиновые Рощи мира, все ноу-хау самоновейших прикладных психологов! У меня, чай, своя Апельсиновая Роща имеется неподалеку, а в ней семь консультантов круче всех крутых яиц мира. Что я прикупил, что они сами наковыряли. Я теперь для всякой куколки кукловод.
Он опьянел быстро, не вполне обычно, словно до шампанского побаловался колесами либо накурился анаши и, не успев раскумариться, схватился за бокал «Асти».
— Вы их коллективами, что ли, прикупаете? — спросил Виорел. — Тут у вас лаборантов с биологами группа, неподалеку шобла психологов, может, еще какая-нибудь компания на подходе.
— Ну вот, ты понял наконец-то. Я размышляю. Выбираю. Прикупить ли мне футбольную команду или театр. Может, и то, и то. Вот только — в какой последовательности? Я бы их прикупил и о-бла-го-де-тель-ство-вал, а они бы меня маленько боготворили. Ты представляешь эффект любящей толпы? Толпы, которая в некотором роде принадлежит тебе и подпитывает тебя своим восторгом.
Тут он заикал, Альбертино увел было его из-за стола, но он вернулся ненадолго, чтобы, икая, сказать краткую речь о трамваях.