Осиное гнездо

— Ненасытные какие, а? Интересно, если к ним попасть — голодного оставят, это уж точно. Немцы очень расчетливы. Это они на дармовщину так падки. Эй, господин Ингольф! Передай своему шефу, что скоро мы пойдем ужинать. Я приглашаю к себе домой. Моя супруга Мэлор Петровна уже готовит стол.

— Вас ист Мэлор? — спросил вдруг Питер.

— Что такое Мэлор? — перевел Ингольф.

— Мэлор— это Маркс, Энгельс, Ленин, октябрьская революция, — с гордостью расшифровал Мавзолей.

Ингольф с трудом перевел шефу, а тот так расхохотался, что подавился куском колбасы, встал и направился в коридор искать туалет.

— Отведи его на первый этаж, — с тревогой в голосе произнес Дискалюк, — там, кажется, работает этот проклятый туалет. Как только уедут немцы, надо собрать сессию райсовета и принять решение о немедленном ремонте всех туалетов, в том числе и строительство нового, хоть одного в городе. Чтоб как в Германии: идешь, напала нужда, и ты можешь свободно посетить это проклятое заведение. А чего тут стесняться? Мы раньше стеснялись, нам глобальные планы мешали, а теперь нечего жаться. Что естественно, то не безобразно, как сказал однажды еврей Мосиондз из Бычкова.

Дудзиак уже выскочил за дверь, Мавзолею пришлось догонять его, хватать за руку и вести на первый этаж.

Через некоторое время Ингольф тоже последовал за ними, но, думая, что они вышли на улицу, прошел мимо дежурного на первом этаже с гордо поднятой головой, завернул за угол здания и направился к реке.

Тиса была умеренно полноводная, но довольно быстрое течение, огибая огромные камни горных пород, не только шумела, но и несла прохладу, пробирающуюся до костей.

С самых древних времен о набережной никто не думал, поэтому подойти к реке на близкое расстояние, чтоб омочить пальцы рук, было такой же проблемой, как взобраться на тридцать первый этаж, когда не работает лифт. После захода солнца, поверхность реки покрывалась сумерками, а затем и вовсе погружалась во мрак.

Ингольф, ухватившись за единственное дерево, чтобы не скатиться в воду, пустил струю, надеясь достать поверхности воды. Он тут долго стоял, успел выкурить сигарету, но возвращаться не торопился. А зря. Питер, вернувшись на третий этаж в сопровождении Мавзолея, забеспокоился. Он говорил много и видимо бестолково, потому что никто его не понимал, пока он по слогам не стал произносить имя Ингольф.

— Ингольф? Так он сейчас вернется. Не мог человек далеко уйти, — уверял его Дискалюк.

— Пиф — паф Ин — го — о — льф! — с дрожью в голосе произнес Дудзиак.

Дискалюк снял трубку. На том конце провода голос начальника милиции был вкрадчивым, но четким:

— Ватраленко слушает вас, господин президент Раховского района и всей Европы.

— Поднять всех на ноги: немец пропал. Как бы его кто не взял в заложники? Этот проклятый смерд Чаушеску, которого давно расстреляли, аки собаку поганую, поскольку он заслужил такой награды, оставил после много всякой секурити, которые вооружились ножами и наганами, воруют людей, то есть берут их в заложники и требуют выкуп. Перекрыть въезд и выезд из Рахова! И доложить, немедленно доложить обстановку.

— О езус Мария, пан президент. Я только зайду в нулевое помещение, дабы избежать аварии, и вооруженный до зубов, приступаю к выполнению государственного задания.

Но Даскалюк уже давно повесил трубку. Только он положил трубку на рычаг, в кабинет ввалился Ингольф.

— Ты где был? я уже объявил всеукраинский розыск, — сказал Дискалюк.

— О, майн, камрад! — произнес Питер и бросился на шею Ингольфу.

— Отбой воздушной тревоге! — сказал Дискалюк.

— Пусть потренируются, — предложил Мавзолей. — Пойдем лучше ко мне. Стол уже накрыт.

32

Прокурор Раховщины Гамезов Анатолий Иванович занимал почетную должность свыше двадцати лет. При советской власти ему жилось как никому спокойно и хорошо: он без особого труда усвоил простую истину — прежде чем возбуждать уголовное дело в отношении, какого — либо лица или группы лиц, он должен получить благословение первого секретаря райкома партии. Особенно, если эти лица носили партийные билеты в кармане. Тогда можно было накручивать, сколько угодно статей, предлагать любой срок, требовать на суде вместо пяти лет целых десять лишения свободы. Если же он заходил слишком далеко, как бы стараясь выслужиться, его мог пожурить за излишнее усердие тот же секретарь и тогда Анатолий Иванович, опустив голову, коротко отвечал: слушаюсь.

Это продолжалось первые пять лет, а после пяти лет добросовестной службы, имея несколько наград и, пользуясь абсолютным доверием, Анатолий Иванович, однажды позволил себе маленькое отступление, чтобы заработать три тысячи рублей на капитальный ремонт и оснащение мебелью только что полученной квартиры в новом четырехэтажном доме недалеко от Осиного гнезда.