Осиное гнездо

Выйдет, бывало, бригада в поле, бабы затянут грустную заунывную песню, достанут чекушку самогона из торбы, потянут, закусят хлебушком с луком, подремлют и разбегутся, кто куда. Когда урожай все же созреет, вот тут-то, во время уборки, заготовки хлебов, в самый раз позаботиться о том, чтобы хватило пшенички, картошечки на зиму. Всякий раз после работы, набивали карманы пшеницей, мешки — картошкой и волокли в погреба, чтобы не помереть зимой с голоду. Само собой выходило так, что на копейку наработал, на рубль украл. Это был неписаный закон каждого колхозника. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, понимая, что крепостным тоже корм нужен.

Это при Иосифе Кровавом давали срок за украденный колосок, хотя это трудно было назвать воровством, поскольку грешно называть вором голодного крестьянина, который трудится на земле и стремится поддержать свои силы для того, чтобы завтра снова выйти в поле и трудиться, как на каторге.

Колхоз Первое мая в Апше был уникальным при председателе Халусуке. Он был богаче других колхозов, благодаря эффективной эксплуатации рабочей силы многих слоев населения — рабочих, учителей, детей школьного возраста, единоличников и кучки колхозников. Халусука давал возможность своим крепостным уехать на заработки в Россию, лишь бы они вернулись к сезону уборки и заготовки сена, картофеля.

Выходил терпимый баланс.

Теперь же последним председателем колхоза стал молодой ветеринар Юра Тернущак. Ему досталось солидное богатство — около тысячи коров, пять тысяч овец и шесть тысяч гектаров земли.

Как только строительство эфемерного светлого будущего провалилось в тартарары, Юрий Николаевич, как председатель, лишился экономической поддержки со стороны государства. Это было страшным ударом. Но, как говорится, беда не приходит одна. Люди стали напирать со всех сторон. Если они раньше просили хлеба, то теперь стали требовать землю. Просто обнаглели. Они словно вспомнили и по-новому поняли ленинские слова: земля — крестьянам.

К тому же осталось несколько стариков, у которых коммунисты, руководствуясь мудрым наставлением вождя, в 1950 году насильственно отобрали землю, — теперь стали требовать возвращение, отобранной земельной собственности. В этом вопросе не последнюю роль сыграли слухи, что в Прибалтике, где коммуняки, выполняя заветы вождя, сначала отрезали землю по углы, а потом, выполняя заветы Ильича-палача, стали давать землю крестьянам в цветочных горшках, сейчас возвращают ее бывшим владельцам. И еще с более сильным напором ринулись разорять колхозную собственность.

Бедный Юрий Николаевич через день таскал овечий сыр в Рахов, угощал каждую крысу Осиного гнезда и дошел до самого, теперь уже законно избранного народом могущественного господина Дискалюка.

Огромная «голова» свежего овечьего сыра в полотняной торбе стала выделять сыворотку, образуя заметный ручеек на паркетном полу в кабинете председателя.

— Что у тебя там? — подозрительно спросил Дискалюк и брезгливо поморщился.

— Овечий сыр, Дмитрий Алексеевич. Свежатина. Подсушить, перемолоть в мясорубке, посолить — и в банку. Отличная брынза. Пальчики оближешь. После нескольких приемов вовнутрь, мужская сила фонтаном прет. Три бабы обработать можно. Верьте мне: на себе испытал.

Юрий Николаевич так хорошо сказал, что сам обрадовался своему красноречию и словесной находчивости.

— Вот только колхоз разрушается, — продолжил он, не дожидаясь реакции представителя президента. — Завтра я молодого бычка зарежу и пришлю вам свежатины. Я хочу принять вас, вернее поставить вас на довольствие в наш колхоз, а вы будете нашем шефом. Мы, как никогда раньше, нуждаемся в помощи и моральной поддержке. Наша задолженность растет, дотации государство не выделяет, люди насильственно захватывают землю, без разрешения строят дома на земельных участках, принадлежащих колхозу, грабят колхозные фермы. Даже есть случаи поджога. Я, как молодой председатель, не знаю, что делать, не сплю ночами, днем хожу, как будто у меня сухожилья подрезали. Жена ругается, говорит: уходи ты, Юра, бросай этот колхоз к чертовой матери. Мне нужен ты, а не твоя должность. Вы, Дмитрий Алексеевич, мудрый человек, наставьте ее на путь истины, я в долгу не останусь, даю слово. Сейчас демократия, стесняться нечего, и потом, я никогда не продам. Вот те крест, — и Юрий Николаевич перекрестился, да еще наклонил голову, будто перед изображением Иисуса.

Это тронуло сердце Дискалюка, и он потеплел.

— Ты мог уже сегодня позеленить ручку, а ты мне какой-то сыр предлагаешь. Да у меня этого сыра завались, я им свиней кормлю, — добродушно сказал Дискалюк.