4. Построить две станции беспроволочной связи Киев — Кобелецкая Поляна с продлением до Парижа и Лондона.
5. Построить башню «Независимости» в центре вашего села, к которой стекались бы туристы со всей Европы.
6. Соорудить три ветряные мельницы и устроить с ними войну, как в романе Сервантеса.
Чтоб вы убедились, насколько мы близки к народу, мы втроем сейчас споем вам украинскую народную песню «Реве та стогне Днепр широкий», а вы можете подпевать и пусть нам будет хуже.
— Хуже уже быть не может, — сказала нормировщица Ибоя.
— Хуже только больничная койка, где нет ни кормежки, ни простыней, ни одеял. Как в нашей больнице.
Дискалюк запел, но его не поддержали коллеги. Устич сидел, улыбался, а Борисов готовился оккупировать трибуну. Он так давно не выступал перед аудиторией, что язык у него чесался, как круп у свиноматки. Едва приведя свой конспект в порядок, бросился к трибуне, локтем оттолкнул Дискалюка, положил пожелтевшие бумажки на парапет трибуны, потер ладони и кашлянул, чтоб прочистить горло.
— Товарищи! — начал он. — Партия и правительство проявляют неустанную заботу о благе народа. Вам не надо беспокоиться о завтрашнем дне, потому что коммунизм не за горами. Социализм есть первая фаза коммунизма, а мы уже переходим ко второй завершающий фазе. Капитализм мы уже догнали, а теперь начинаем его перегонять.
В зале стали плеваться семечками, переговариваться, а потом послышался хохот.
— Что такое? — удивился оратор. Я что-нибудь не так сказал?
— Господин Борисов! вы не тот конспект взяли, — сказал Устич под общий хохот. — Вернитесь к своему портфелю, покопайтесь в нем, у вас должен быть конспект вашего выступления перед избирателями в свете других, демократических ценностей. Вы простите его, труженики завода. Господин Борисов вчерашний секретарь райкома, он пропитан идеями марксизма от макушки до пяток, хотя, судя по его утверждению начал пересматривать свои незыблемые ценности.
— Знаем эту сволочь, — сказал кто-то из толпы. — Неужели ты перекрасился, или пытаешься перекраситься, да плохо получается?
— Простите меня, — взмолился Борисов, — я думаю как и вы, я люблю вас, я только конспект перепутал: волновался чересчур, а когда волнуешься, любую ошибку допустить можешь. Хотите, я так скажу, что я думаю как кандидат в депутаты. Без бумажки.
— Говори.
— Так вот, партия, значит… простите, новая демократическая власть отобрала нас, как самых лучших кандидатов, договорилась с нами, чтоб мы служили народу и мы, посоветовавшись, решили согласиться. Вы только проголосуйте за нас, а мы вам — дороги, машины и по куску ливерной колбасы, — ешьте, наполняйте свои бездонные желудки, дорогие избиратели. Я кончил, значит. Вопросы прошу задавать в письменном виде с точным указанием фамилии, имени и отчества, года рождения, домашнего адреса и номера паспорта. Учтите, нам все известно, поэтому кривить душой не рекомендую. Да здравствует мраксизм-люнинизм!
Устич почесал висок, потом указательным пальцем стал вращать выше уха. Зал второй раз грохнул, однако нормировщица Ибоя, что сидела в первых рядах, решительно встала, повернулась лицом к залу и громко заявила:
— Нечего смеяться: это первый секретарь райкома партии и я буду за него голосовать. Когда была коммунистическая партия у власти, наш завод спокойно работал, выполнял и перевыполнял планы, а мы, хоть и трудились спустя рукава, и даже пьянствовали в рабочее время, а зарплату получали два раза в месяц. И никогда сбоев не было. Возвращайтесь обратно дорогой наш секретарь, берите власть в свои надежные руки, а то развелись тут болтуны, о независимости Украины нам талдычат, а нам нужен хлеб — вот наша независимость. Хлеба — хлеба — хлеба!
И странно зал стал поддерживать нормировщицу, и высокие лозунги сменились простыми словами, понятными любому ребенку.
21
Дискалюк тоже стал рыться в портфеле, чтоб найти конспект не столь давних коммунистических речей и поддержать бывшего первого секретаря райкома, но Устич погрозил ему пальцем, а потом и кулаком.
— Давайте новый переворот произведем, — предложил Дискалюк Устичу. — А что тут плохого? Я вернусь инструктором обкома, а ты станешь секретарем обкома, мы вернем себе удивительно мягкие, несравнимо теплые кресла. Отвечать за всех и конкретно ни за кого, отвечать за все и конкретно ни за что, — что может быть лучше. А эта думократия, да провались она в тартарары. Будучи инструктором обкома партии, я разъезжал по предприятиям, произносил одни и те же речи во славу КПСС, срывал бурные аплодисменты и принимал угощения, так называемую любовь народную. А тут что? Тухлые яйца в морду летят — вот все прелести демократии.
— Не будь дураком. Партия неустойчивых не любит. Надо было с самого начала твердо стоять на ногах, а не шататься, как ты, — сказал Устич.
— Я просто обшибся. Не ошибается тот, кто ничего не делает, — лепетал Дискалюк.
— Такая ошибка тебе могла стоить жизни.
Страсти в зале немного улеглись и это позволило Устичу выйти на трибуну.