Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Последнее дошедшее до нас стихотворение Мандельштама – «Стансы» 1937 года – обращено к последнему же его увлечению, к жене друга, чтеца В.Н. Яхонтова, режиссеру и соавтору его «театра одного актера»[542] Еликониде (Лиле) Поповой. Название, как и в случае стихов 1935 года, в соответствии с литературной традицией, заданной пушкинскими «Стансами» 1826 года и прямо эксплицировавшейся Мандельштамом («О.М. говорил, что стансы всегда примирительно настроены»[543]), сигнализирует об «общественном» характере текста, нетривиально сплавленном здесь Мандельштамом с любовной темой. Стихи представляют собой манифест солидарности с адресатом, Лилей Поповой, известной в литературе о Мандельштаме преимущественно по мемуарной характеристике, данной ей Н.Я. Мандельштам, – «сталинистка умильного типа»[544]. Тесное соединение сталинской темы со связанными у Мандельштама с Поповой мотивами молодости, сексуальности, витальности и будущего не только определено биографическими обстоятельствами – влюбленностью автора в адресата стихов и ее политической ангажированностью – но демонстрирует то смысловое поле, в котором находился для Мандельштама Сталин к 1937 году. На наш взгляд, само возникновение чувства к Поповой, с которой Мандельштам был знаком к тому времени более десяти лет, может быть поставлено в определенную зависимость от ее демонстративного сталинизма[545]. Поэт готов двигаться вместе со своей героиней, влюбленной в вождя, по исключающей малодушные «укоризны» «дороге к Сталину», защищая того от (внешних и внутренних) врагов[546]. Приведем этот, не самый известный – Е.А. Тоддес справедливо называет его «заслоненным <…> в глазах исследователей» «Стихами о Сталине»[547] – мандельштамовский текст:

< 1. >

Необходимо сердцу биться —
Входить в поля, врастать в леса.
Вот «Правды» первая страница,
Вот с приговором полоса.

2.

Дорога к Сталину – не сказка,
Но только – жизнь без укоризн:
Футбол для молодого баска,
Мадрида пламенная жизнь.

3.

Москва повторится в Париже,
Дозреют новые плоды,
Но я скажу о том, что ближе,
Нужнее хлеба и воды, —

4.

О том, как вырвалось однажды:
– Я не отдам его! – и с ним,
С тобой, дитя высокой жажды,
И мы его обороним,

5.

Непобедимого, прямого,
С могучим смехом в грозный час,
Находкой выхода прямого
Ошеломляющего нас.

6.

И ты прорвешься, может статься,
Сквозь чащу прозвищ и имен
И будешь сталинкою зваться
У самых будущих времен…

7.

Но это ощущенье сдвига,
Происходящего в веках,
И эта сталинская книга
В горячих солнечных руках, —

8.

Да, мне понятно превосходство
И сила женщины – ее
Сознанье, нежность и сиротство
К событьям рвутся – в бытие.

9.

Она и шутит величаво,
И говорит, прощая боль,
И голубая нитка славы
В ее волос пробралась смоль.

10.

И материнская забота
Ее понятна мне – о том,
Чтоб ладилась моя работа
И крепла – на борьбу с врагом[548]

.

Впитавший в себя остроактуальную хронику мая – июня 1937 года – газетные сообщения о расстреле военачальников по «делу Тухачевского»[549], о приезде в Москву футбольной команды басков с бойцами-республиканцами в составе [550], об открытии 24 мая 1937 года советского павильона на международной выставке «Искусство и техника в современной жизни» в Париже [551] – текст Мандельштама является ярким примером декларативного политического высказывания (чей литературный статус подкреплен автором с помощью указывающего на классическую традицию заголовка). Трудно предположить, что поэт не включил его в свою, предлагаемую к публикации, книгу стихов.