Оскол(СИ)

Александр Юм Оскол

ОСКОЛ

Диверсанты, парашютисты и патруль комендатуры

Разбудил меня сильный грохот. Почти разбудил. Боец, ввалившийся в каптерку, сбил тумбу с графином и что-то кричал, вдавливая сапогами битое стекло в мой сон. "Товарищ... гибель... позиция... фашист..." - слова будто падали в глубокий колодец с ватными стенами и вязли, перемешиваясь в кучу.

Зеленый силуэт, маячивший в дверном проеме, был похож на Петю Рузайкина, но вопил почему-то эренбурговским* голосом. Я, моргая, не сразу разобрался в этих чудесах и, наконец, отбросил цепкие руки сна.

- А что, стучаться и докладывать уже не надо?

Конопатый ярославец сделал несколько неуверенных шагов вперед.

- Красноармеец Рузайкин прибыл с донесением!

- Ну?

Петя, переминаясь, хрустел осколками.

- Нашу группу срочно на выезд - Агафоновских бомбой накрыло!

- Так, а мы причем? У них же задания со спецдопуском.

Рузайкин зачем-то снял пилотку.

- Некого больше. Начальство за дверью сперва орало, что накрыло Агафонова, потом орало, что не знает, кого вместо него послать, а потом зашел я. За кипятком. Ну и...

- И что с тобой сделать после этого?

Заглохший Эренбург освободился из радиоплена и рявкнул из репродуктора на стене: "Убить проклятого гада!" Рузайкин вздрогнул и, надевая пилотку, прогнусавил:

- Мне тоже собираться, товарищ старший лейтенант?

- Конечно! Впереди всех пойдешь.

Я будил патрульных. Ребята отбивались, продирая глаза, а вечно неулыбчивый ефрейтор Лиходей даже бросил в меня сапог. Однако ж потихоньку наладилось и дальше как-то удачно пошло: запыхавшийся казах Бейсенов - уцелевший сержант из агафоновской команды - сообщил, что нужно всего три человека и то ненадолго.

Во дворе нас дожидался чахоточный грузовик-полуторка. Поеживаясь и зевая, мы с Лиходеем и Петей устроились в кузове. Бейсенов, усевшись на правах старшего рядом с водителем, скомандовал, и машина тронулась, оставляя позади стрельчатую арку. Часовой у ворот поправил винтовку, а выскочивший за шлагбаум комиссар Теплов что-то прокричал вдогонку, тыча пальцем в браслет часов. Я махнул ему рукой: "не беспокойтесь, мол, задерживаться не будем".

"ЗиС" был старый, вызванный к жизни по крайней нужде, и я боялся, что на крутом ухабе его рассыплет, как отслужившую телегу. Но ничего. Остроносый водила рулил аккуратно и довольно быстро мы добрались на Звенигородскую улицу. Стуча движком, первенец автоиндустрии проскочил расклеванный снарядами поворот и заглох у плавбассейна.

Бейсенов, перед тем как скрыться в проходном дворе, показал на карте место встречи. Мы сверили часы и привычным патрулем двинулись вперед - маршрут Агафонова я в общих чертах представлял.

Гладко и спокойно занялось утро. Не отвлекали подозрительные граждане, которым вздумалось бродить по ночному городу, не матюгались усталые шофера с несвежими документами, не попадались фронтовики-трехдневнотпущенники.

Даже не прятались в подворотнях работницы фабрики "III-го Интернационала" - им, беднягам, после ночной смены на заводе переждать комендантский час не позволял директор, а ночных пропусков, понятно, не имелось.

* Эренбург И. - советский писатель. Во время войны его радиовыступления завоевали популярность среди населения.

Солнце поднялось одним махом. Обычно светило настороженно выглядывало из-за туч, словно боясь напугаться чем-то страшным, и только спустя час-другой приступало к работе. А тут одним махом.

Город будто забыл ненадолго мраморный холод стен и выполз из сырого блокадного тумана. Безусловно, война никуда не исчезла и следы ее - россыпи осколочных шрамов на зданиях, бумажные кресты на окнах, крытые брезентом грузовики, всё идущие на юг - никуда, по сути, не делись. Но как-то отошли они на задний план, уступив место майскому ветру с запахом сирени. Воздух освободился от гари, копоти и того особенного зловония, что приходило с нечастыми минувшей зимой оттепелями.

Преобразившись и очистившись, Город стал другим, вовсе не похожим на прежнего себя, замерзающего и умирающего под свист февральской вьюги. Он зазеленел огородами, зазвенел редким детским смехом и, зацветая летними дамскими платьями, все более походил на выздоравливающего доходягу, который, глуповато улыбаясь, щурится на солнце.

Я уж было начал радоваться наступившей благодати, как вдруг из ворот сиганул шпиндель годов двенадцати, воровски оглядываясь за спину.

- Куда бежим?

Пацан, с разбегу налетевший на Лиходея, секунду лупатил глаза кверху, а затем отчаянно пискнул:

- Дяденька ефрейтор! Там у нас диверсант во дворе! Парашютист-вредитель. - И бросив рукав ефрейторской шинели, вцепился в бредущего на разговор участкового. - Ефрем Иваныч, идемте!

Милиционер Лунин поднес руку к фуражке.

- Здравия желаю.

- Привет милиции.

Участковый освободился от пионерского захвата, однако юный гражданин продолжал "бдеть":

- Ефрем Иваныч, он там, шпион этот, брешет всякое.

- Ладно, пошли.