Оскол(СИ)

- Долбанулся мужик, - сочувственно бросил хромой подполковник, возглавляющий подмогу. - Услышал, как дверь ходуном... открыл, дубина, а там - половина кисляка с одной рукой ползёт.

Голос его был знаком, хотя ни в армейской, ни в комендатурской жизни видеть хромого не доводилось. И голос этот вежливо поинтересовался, где, по моему мнению, находится медсестра Марвич - она же "подкидыш", человек, который сам ничего плохого не делает, но при его появлении оживают мертвецы и в наш мир проходят незваные гости - орверы.

Я стал рыться в поисках портрета-ориентира на "подкидыша", розданного всем перед поиском, только сейчас осознав, что это и есть Таня Марвич, которую ищет весь ОСКОЛ. Оглянулся, вспоминая, что был портрет в полевой сумке.

Хромоногий "подпол" хмыкнул, не разлепляя губ, и тогда я вспомнил далекий август сорокового года.

Праздник Сталинской авиации

18 августа 1940 года весь наш осоавиахимовский лагерь готовился к празднику. С утра девчонки-инструкторши обклеивали стадион портретами героев-летчиков, курсанты готовились к праздничному шествию, а мы с Веткой Полтавцевой копошились в небольшом помещении под трибуной, вытаскивая портреты Вождей и вручая их делегатам от отрядов. Вскоре остался только Клим Ворошилов, но его начальство почему-то сказало не выдавать. Мы поставили бывшего наркома у стенки, но едва отошли, появился завхоз Карпенко.

- Ни, хлопцы, - сказал Карпенко, освобождая антресоль. - Придумали тоже! Не место маршалу у стенки.

- А чем не место?

- Тю! Прошлого раза там Фельдман* стоял...

Завхоз вытер лысину кепкой и решительно взялся за угол стенда.

- Ворошилова на чердак тащите, мы с ним германца под Харьковом рубали в восемнадцатом.

Мы затянули первого красного офицера наверх, сверху поставив макет тачанки. Я порезал палец о миниатюрный облучок, а Ветка, у которой дядька, лыжный доброволец, вернулся с финской войны инвалидом, ругнулась тихо:

- Ты б с ним лучше под Выборгом чухонь рубал. - И сполоснув руки из висящего шланга с краном, вышла на улицу.

Трибуны к этому времени расцвели багрецом флажков, собранных по всему лагерю.

- Твои когда будут? - спросил я чихающую пылью Ветку.

- Эти охламоны закончат, и начнется тренировка.

Юные стрелки соревновались отчаянно и основательно, так что авансировать минут двадцать на личные дела я успевал и попросил Полтавцеву приглядеть за моей группой, если не подоспею вовремя.

- А что у тебя за пожар?

- Дело у меня. Срочное.

- А ну, а ну... поподробней пожалуйста, - сказала Ветка, наклонившись ко мне.

Я заерзал.

- Да ну, там, вообщем... - Веткина голова склонилась еще ближе, почти к моему лицу. - Ты никак шалить начал? - она ехидно прищурилась. - Говори с кем!

Я сделал неопределенно-изворотливое движение, которого хватило бы вместо объяснения любому культурному человеку. Но не Полтавцевой. Наоборот, она двинула меня кулаком в бок, понуждая к раскаянию.

- Признавайся! - и, прижавшись, совсем уже неприлично подставила ухо. - Можно шепотом.

Хотел я ей дурацкость сказать и ущипнуть пониже спины - даже руку на талию положил. Но не успел. Сзади грохнуло остро и глухо. И обернувшись, мы увидели Астру возле перевернутого ящика с флажками.

- Ты чего, Далматова? - спросила Ветка.

* Председатель ОСОАВИАХИМа до 1937г. Расстрелян.

- Я ничего.

Астра тяжелым взглядом проводила мою руку, сползающую с Веткиной задницы, и продолжила:

- А вот зачем ты, Совета, чужих...

Запнувшись, она стала наматывать на локоть веревку с флажками из ящика, выдав напоследок с подделанным безразличием:

- Вас, товарищ Полтавцева, в медпункт просили зайти.

У Ветки аж лицо вытянулось. Засинели глаза, взгляд которых прыгал с меня на Астру. Приподнялись длинные руки. И даже рот чуть приоткрылся в разбуженном понимании происходящего. Незаметно для Астры она ткнула меня в спину пальцем и быстро удалилась.

А снегурочка домотала на руку флажки и швырнула их мне под ноги со всей силы. И также быстро убежала в другую от Ветки сторону.

Я постоял, хлопая ресницами, а потом захохотал. Придурковато, но радостно и громко. Только что две девчонки было со мной, потом бац - и обе в разные стороны разбежались.

Неотложность дела, в которое подпряг я Ветку, складывалась постепенно, изо дня в день. Сначала, вещи, забытые Астрой в т о т вечер, были как перо жар-птицы: иногда я даже просыпался, открывал тумбочку и глядел на них - была-таки принцесса! Потом, в дни, когда я ждал чуда, черно-зеленая футболка, книга и зеркало будили смутную надежду на лучшее. А сейчас они были грустным эхом прошедшего, тенью мечты, душевной Альгамброй*, хранящейся в картонной коробке. И расстаться мне с этим сокровищем было труднее, чем Фебу со своими лавровыми вениками**.

В этом я убедился, когда окончательно решил отдать то, что не принадлежит мне и не смог мог расстаться со своим богатством. Который раз отнес на потом. А "потом", вот оно - за дверью стоит. На сегодняшнем празднике вручат удостоверения, завтра сборы, а во вторник курсанты разъедутся.