Оскол(СИ)

- Отойди, он боится, - и, сделав шаг вперед, оттянул кобуру за спину. - Мы не сделаем тебе зла, мальчик.

- Вы плохие. Он охотник, а ты делаешь хитрые ловушки.

- Нет, Левик, он трамвайный кондуктор, а я летчик. Я наблюдаю за птицами, что живут на дне моря.

- Летчик вон тот в фуражке, с глазами судьи. А птицы не могут жить в море.

- Да, не могут. Как и мертвые не могут ходить среди живых.

Лёвик исчез в кустах и слышен был только его голос:

- Я жду папу.

- Папа не может прийти.

Лицо призрака задрожало, превратив глаза в глубокие чернильные кляксы.

- Не может сейчас, - повторил Костя, - он попросил нас передать это тебе.

- На вас такая же одежда, как и на папе, - фантом отпрянул, и на его лице снова появилась человеческая маска. - Он знает, что мне здесь нельзя?

- Да, тебе нельзя здесь быть.

- А почему "черным" можно, а мне нельзя?

- Ты знаешь, где "черные"?

- Они рядом.

- Рядом с тобой?

- Нет. Вообще рядом. Вокруг. В домах.

- В этом доме они есть?

- Нет. Они из "шести подъездов" приходят.

- Это высокий дом, рядом?

- Вы будете их прогонять? У них там окно сюда скоро будет!

- Будем.

- Они плохие?

- Да.

- Как фашисты?

- Да, Левик.

Голос в кустах утих, оставив мягкое шевеление гибких прутьев и тихий звон невидимого колокольчика - дилинь... дилинь-динь.

Теперь ждать некогда. Теперь надо бежать в подвал. Теперь надо отыскать и закрыть "окно", о котором сказал призрак мальчика. Закрыть самыми толстыми "досками", какие придумаем, а лучше вообще взорвать - я помнил, что закрыть его можно энергофугасом, когда "окно" только-только откроется.

Вставив конденсатор в ЭФ-1, рубчатый корпус которой был неотличим от обычной "лимонки", я крикнул Михею:

- Ты со мной. Волхов с Руисом. Идем быстро от торцов к середине - подвал здесь сквозной. Если в подземной части все нормально - идем на чердак, а затем вниз по квартирам.

На бегу я увидел, как Василий и "танковый" мужик указывают на машину со "святой водой", но ждать было совсем некогда, и, махнув рукой, вцепился в кирпичный уступ, прямо со двора скользнув в открытое оконце подвала.

Я пошел дальше не сразу. Появилось у меня уже отвращение ко всякого рода подпольям, чердакам, углам и чуланам, копящим темноту в своих пыльных карманах. Когда отстроим Ленинград после войны, он будет чистым и стеклянно-прозрачным, настоящим городом будущего. Это будет столица Мира, Счастья и Труда, город - победитель фашизма и прочей адской нечисти. И никакая чернь не поселится больше в его домах.

Ступени шли глубоко вниз, словно ко дну глубокой ямы, и прибор-определитель блестел ярко-алым, будто у гнезда чертей. Шедший следом Сарафанов поежился.

- Ну что, двигаем?

- Ворот застегни, - сказал я и решительно полез в тартар.

Пять ступеней темноты, затем поворот и еще три. И прибор потух.

- Михей, атас! - голос порвался, но Сарафанову повторять не надо. Он отпрыгнул под лестницу, беря на мушку фронт, а я свой тэтэшник нацелил в потолок. Что-то упало на щеку. Мокрое. Соленое. От черт! Ладони взопрели - аж пот ручьем.

- Михей, у меня руки шалят.

Сарафанов пробрался через гнутые отводы в кожухах изоляции парового отопления и спросил:

- Чувствуешь что-то?

Я помотал головой.

- Нет, ничего конкретного!

- Ну, тогда вперед потихоньку.

Через десяток шагов мы уперлись в кучу хлама, облитого вонючей жижей.

- Как думаешь, по нашей части? - спросил Михей, наматывая соплю из кучи на проволоку. - Воняет!

Меня даже смех взял, несмотря на мокрую от страха спину. Стоит человек, нюхает похожее на слизняк месиво и говорит, что ему, видите ли, воняет. Правда, Михей при всех своих плюсах не был искушен в тонкостях юмора и, чтобы не обидеть слишком прямого лейтенанта, я отвернулся, сказав что-то нечленорадельное.

- Неизвестная субстанция, - подвел он итог, обходя белый студень.

Шли мы не в косой нахлест, как советовал Руис (а ему знания достались от охотников-иезуитов), и поэтому, видать, проскочила незаметной первая синяя зарница. Я уже был недалеко от проема в соседний подвал, когда Михей крикнул, поворачиваясь назад:

- Смотри, старлей!

В жирной темноте что-то мигнуло фиолетом и рассыпалось маленькими искрами. Синим цветет болотник, странное существо, приходящее в город с теплыми ветрами. Когда наступает лето, этот рыхлый и, в общем-то, флегматичный орвер становится опасен. В темноте он едва отличим от кошки, поэтому не обращают на его присутствие должного внимания. А болотник выбирает себе жертву - одинокого человека - слабого или больного, - дожидается, пока тот уснет, и забирает жизненную силу. Организм его представляет собой смесь признаков млекопитающего, рептилии и насекомого. Единственное что его выдает - это свет в момент поглощения. И тут болотника лучше не трогать - маленький поганец может наброситься, и послесловие укушенного о мохнатом клубке с паучьими ногами отнесут к бреду при бешенстве. Еще нельзя встречать его взгляд - можно провести недолгий остаток жизни в повсюду кажущемся фиолетовом тумане.