Малкомбер закричал. Прошлой ночью я немного спасовал, когда бил его по яйцам, испытывая некоторое сочувствие, если не раскаяние. Теперь мной руководили лишь спазмы ярости, ползущие по плечам и сотрясающие грудь. Он побледнел. Слезы и крупные капли пота, мешаясь, стекали по его лицу. Я выжал из него еще немного всхлипов и судорог, за сломанную руку переворачивая его на бок. Вышибала свернулся калачиком в скрюченной позе.
Когда он привык к боли, я подтащил его к себе. Наши носы оказались в дюйме друг от друга.
— Почему ты убил его?
— Пошел ты, — прорычал он между стонами, разбрызгивая розовую слюну.
— Выкладывай.
— Если не скажешь — пожалеешь.
— Пошел на…
Я врезал ему по лицу, перекрывая поток ругани.
— Сначала я подумал, что Габриэла, скорее всего, была твоей девушкой и взаправду умерла, обдолбавшись на съемках. Но теперь-то все куда яснее. Ты взбесился, стоило мне упомянуть о ней, потому что ее ты тоже убил, верно? Но зачем? — Голос больше не походил на мой собственный; слишком уж много в нем было иррационального, нездорового
— Лучше бы ты сгорел, на хрен, — слабым голосом протянул он.
— Ты устроил тот пожар в похоронной конторе и убил Стэндона тоже.
— Тебе бы сердце, на хрен, вырвать…
— Уже не получится, — сказал я. — На кого ты работаешь?
Нож лежал совсем рядом.
— Говори, — приказал я.
— У, дьявол… — выдохнул он, посмотрел на свою руку и увидел ее неестественный изгиб. Поднял другую, будто хотел прижать раздробленную кость, вернуть ее на место.
— Последний шанс, — предупредил я.
— Дьявол…
— Ладно. Ты труп.
Я потянулся за ножом, но, едва дотронулся до него, один из зеркальных осколков попался мне на глаза — и показался куда более пригодным для использования. Я поднял его, стараясь не порезать руку, — и справился-таки, не поранил себя. Столь острое стекло без труда превратило бы лицо Ирокеза в макраме за считаные секунды. Он присутствовал на самой первой моей встрече с Саттером, когда мы с Ричи обсуждали прирожденных жертв и победителей. Кем же он был, этот чертов Ирокез? Никакого понимания о нем я не имел — как и о своем лице, отраженном в узком клинышке зеркального стекла.
У моего отца, должно быть, были причины вести себя так, как он вел. И у меня тоже были. Я метил Ирокезу в горло, но попал ему в нос.
К тому моменту он уже лежал без сознания.
Я поднялся, сдерживая рвущийся наружу крик — неизвестно к кому обращенный, ради чего вызревший. И крика не получилось. Я споткнулся о ноги Ирокеза, направляясь к лестнице, и грохнулся на колени.
И увидел пленки.
Еще две кассеты лежали на полу. Они выпали из ниши, похожей на аптечку, из-за третьей секции огромного настенного зеркала, которое мы с Ирокезом разбили в драке. Не такой уж серьезный тайник, если подумать, но все-таки я задумался, что там записано.
Едкий запах крови умножал головную боль, глазные яблоки пульсировали в орбитах. Ирокез весил слишком много, чтобы я мог втащить его по лестнице наверх, и я не знал, стоит ли его к чему-нибудь привязать. Его дыхание звучало прерывисто, губы заплыли и посинели. Я подволок его к столу с подбитыми мехом наручниками, защелкнул на запястье здоровой руки стальной браслет. Нужно было сдать этого типа Смитфилду, да побыстрее — вот только Дикси-Хиллз находился в часе езды от Саутгемптона и юрисдикции лейтенанта. Значит, вовлекать в дело Сьюзен придется и местных блюстителей порядка.
Я подобрал кассеты, поднялся по лестнице, задвинул засов на двери в подвал. Некто Фредерик Малкомбер подождет. Я обшарил кухню и гостиную в поисках телефона, но смог найти только нерабочий радиотелефон.
Копам вряд ли понравилась бы моя история; на втором этаже я подумал о том, чтобы сразу просмотреть добытые кассеты, но нужно было выйти из дома и вызвать их. Мысль о том, чтобы надолго оставить труп Бракмана в подвале, мне не понравилась, так что выбора не было. Лиза все еще лежала на кровати, тихонько похрапывая — практически беззвучно, живо напомнив мне о том, как Сьюзен заснула в моих объятиях на пляже. Не было никакого смысла оставлять ее на попечение копов; я не знал, в какой ситуации она оказалась, но, если ее найдут в таком состоянии, это может разрушить ее жизнь. Я помог ей одеться и привести себя худо-бедно в порядок.
Она проследовала за мной, как щенок, шатаясь, вышла из дома и побрела куда-то по подъездной дорожке, вихляя задом. Холодный ливень снаружи едва ли привел ее в чувство.
— А мы куда? — спросила она, ничего не понимая.
— Домой, — сказал я.
— Я не хочу возвращаться домой.
— Куда в таком случае выдвигаемся?
Лиза подумала немного.
— Домой.
При ней не было ни сумочки, ни удостоверения личности.
— Ты живешь поблизости? — спросил я.
Дернув головой, она сказала:
— Да.
— Покажешь дорогу?
— Хорошо.