Осколки безумной вечности

Из Выборга они вернулись лишь к вечеру следующего дня. Стыдно признаться, из номера не выбирались. До того дня Алиса Щербакова считала, что «неистовая страсть» случается лишь на страницах любовных романов, но в гостиничном номере наедине с Сашей узнала – в жизни такое тоже бывает.

Они много разговаривали, шутили, смеялись, заказывали еду в номер, играли в «морской бой» на салфетках из ресторана. Всё, чем бы они ни занимались, заканчивалось любовью. Наверное, потому что с неё всё начиналось.

– Мимо, – говорила она, смотря на салфетку с полем боя.

– Сейчас не промахнусь, – отвечал Саша и подбирался к Алисе, словно хищник, а потом нападал… поцелуем. Жарким, сладким, как кофе, который пили из одной чашки минуту назад. С привкусом корицы и любви.

Алиса заходила в ванную комнату, стояла под тропическими струями, закидывала голову, задорно смеясь, дразнила Сашу. Дерзкая, смелая, сексуальная, как героиня кинофильмов – такой она себе казалась. Он наигранно рычал, якобы злился, а потом вставал под тот же душ, отметая игривые возражения:

– Нет, не упадём. У меня отличная координация.

А Алиса падала, проваливалась в пучину взаимной любви. Внезапного, невозможно яркого, как вспышка на солнце, счастья. С привкусом корицы на губах. В льдистый взгляд синих-синих, невозможно ярких, любящих глаз. Её любящих. Её – Алису Щербакову. Ту, которой шёл двадцатый год, которая была счастлива. Счастлива!

Они вернулись в коттеджный посёлок ближе к ужину. Алиса сидела в машине и не хотела уходить, расставаться с Сашей хоть на миг.

– Иди, иди, – шепнул Саша, легко-легко касаясь её губ своими.

– Иду, – кивнула она и осталась на месте.

– Девочка, – улыбнулись льдистые глаза. Невозможно синие. До боли любимые. До последней чёрточки на радужке – её. – Моя девочка.

– А ты мой, – прищурилась она.

– Твой, – шептал Саша. Алиса верила. Ведь нельзя не верить льдистому взгляду, когда тебе идёт двадцатый год.

Бабушка Анна встретила внучку грозовым молчанием. Она оглядела счастливую, вбежавшую в вестибюль Алису с ног до головы, поджала губы и поднялась наверх, в свою комнату. Влетел Сёмка, вываливая на зашедшую мега-новости: с этого учебного года он будет ходить в бассейн. Конечно, брат и раньше занимался, но теперь всё серьёзно – он собирается пойти в спортивную секцию и стать чемпионом мира, как сам Александр Хокканен. В дверном проёме из вестибюля в столовую, слушая грандиозные планы сына, посмеивался папа, обнимая улыбающуюся жену.

– Пойдём, пошушукаемся, – улыбнулась мама, оторвалась от лукавой улыбки мужа, обогнула брызжущего энтузиазмом Сёмку и остановилась возле дочери.

– Пойдём, – пожала плечами Алиса, мельком глянув на себя в зеркало.

Если бы Алиса Щербакова не была в тот момент настолько беспардонно счастлива и безумно влюблена, покрылась бы стыдливой краской с головы до ног, а у неё лишь зарделись щёки, быстро вернув себе привычную бледность. Губы – припухшие, зацелованные. На шее красноречиво проступало раздражение от щетины Саши – к утру он стал колючим, как ёж. А тем, что оставалось под покровом платья и бюстгальтера, Алиса гордилась, но никому бы не показала. Саша так и сказал, отрывая губы от незагорелой кожи:

– Здесь никто не увидит, а я буду знать, что ты моя девочка, Алиса Щербакова.

– А ты мой, – засмеялась в ответ она.

– Можешь меня пометить. Там, где никто не увидит, – Саша подмигнул, сверкнув бездонными синими глазами, любимыми до каждой крапинки.

– Где? – в первый момент Алиса не сообразила, растерялась, а потом судорожно думала, как реагировать на распахнутый халат и указательный палец Саши на головке наливавшегося члена.

А ведь она к тому времени набралась опыта. Они столько раз занимались любовью, что Саша всерьёз сказал, что завтра их ждёт тайм-аут. Заниматься-то занимались, но минет по-прежнему оставался под завесой тайны.

– Ну? – Саша ободряюще улыбнулся.

Алиса не поняла, серьёзно ли говорит Саша или шутит, какое-то время разглядывала то, что видит, можно сказать, любовалась, а потом нагнулась, чтобы обхватить головку губами. Удивительно, страх прошёл, как и не было его. Пропал под спудом любви и всепоглощающего счастья, а ещё появившейся уверенности в мужчине рядом.

Саша натянулся, как струна – она видела напрягшиеся мышцы живота, ног, кисти рук, смявшие простынь, – а потом выругался на английском. Сленговое, абсолютно неприличное выражение. Алиса возмутилась бы, отпрянула в любой другой обстановке, но, когда это произнёс Саша в миг скольжения её языка по члену – абсолютный музыкальный слух, а скорее женское чутьё, подсказали: ре мажор – тональность триумфа, победы и торжества, – переходит в ми бемоль мажор – любви, преданности, сокровенного диалога.

Глава 23

– Рассказывай! – заявила мама, усевшись в кресло из ротанга в светлой беседке с видом на ухоженный газон и бесконечные клумбы.

– Что? – о, конечно же, Алиса не подумала, что мама ждёт «грязных подробностей». С мамой они были дружны, но мама всегда оставалась мамой – немного божеством, доступным по выходным и праздничным дням.